Читать книгу "Война 2011. Против НАТО - Федор Березин"

Да, но во дворе же еще один турок! Офицер!

Триколич поворачивает всю свою механику — ступни, колени, торс, голову, руки, «Калашников», зрачки… Все это до жути долго: он слишком оброс хозяйством. Краем глаза видит, что забытый агрессор уже наставляет в его сторону то самое, когда-то скрытое кобурой… Надо же, даже не пистолет! Что-то посерьезнее, какой то «Узи», или «хрен его знает»…

Выстрелы колотят над самым ухом. Что-то обжигающее, быстрое, хлещет щёку. Гильза! Всего лишь гильза? Одна из нескольких. Прямо над ним, дежурный по части — пан капитан Чаленко — разряжает куда-то в ближнее пространство свой ТТ.

66. Страшилка для взрослых детишек и постарше возрастом

Поучительная детская history о голодоморе выглядит примерно так.

Жил-был на свете народ-плясун, народ-весельчак. И так он любил плясать и веселиться, что остальные, не столь продвинутые народы мира дивились и завидовали. А может, их раздражал скрип половиц и широт-меридианов под девичьими сапожками, да только ничего для прекращения той пляски они сотворить не могли, ибо помимо всего были у местных парубков шаровары, а так же добрые откормленные хлебом-солью кони и острые казацкие сабли. В конце-концов, если какой-то злобный народ уж слишком надоедал, парубки снаряжали выдолбленные из самых лучших в мире деревьев корабли и шли походом по морям усмирять нерадивых. Бывало, добирались даже до Греции. Однако хуже всех народов-недоделков, был, конечно, странный и страшно диковатый северный народ. Благородный народ-плясун поначалу жалел северных грязнуль, даже научил их строить избы, ковать железо, ориентироваться по звездам и хоть изредка делать постирушки. Но подлый северный народ, до той поры живущий в пещерах и на деревьях с медведями, затаил на народ-плясун жестокую обиду, проистекающую из собственной незначительности.

Время от времени живущий в снежных заносах народ-выродок делал военные вылазки. Он хотел отобрать у шароварного, хлеб-сольного народа-плясуна теплые земли и теплые моря, да и унести в свои ледовитые пустоши. Обычно добры хлопцы запросто отгоняли нечесаных прочь в их берлоги, а иногда им в этом помогал другой народ-друг, тоже очень добрый и своеобразный, по прозвищу татарва. Вместе, взявшись за руки, два народа-брата выпроваживали нехороших северян, и снова спокойно занимались своими повседневными делами. Народ татарва растил виноград, а народ-плясун ткал «рушныкы»[123]. И так те «рушныкы» ценились в мире, что даже заморские народы заказывали их большими партиями и вывозили всюду, даже в Новый Свет.

Однако подлый пещерный, снежный народ все никак не успокаивался. Надоедал он конечно же и прочим народам, не только народу-плясуну, но на него злился более всего на свете. Периодически другие хорошие, добрые народы учили народ-выродок хорошим манерам, в очередной раз надавав ему по сусалам и загнав в непроходимые леса, кои тот, все никак не мог научиться обрабатывать, не смотря на подсказки.

И вот однажды, в одну нехорошую годину, северный народ-кровосос выбрал нового царя-ирода. Тот царь-ирод прихлопнул всех прочих претендентов, а одного даже замуровал в мавзолей. Затем он раскинул лапы и хапнул все окружающие земли, расстелив свою Империю Мерзости от моря до моря.

Со временем, все прочие народы Империи Мерзости смирились от тягот и тоталитарной прополки, учиняемой северными варварами, и остался только один не поддающийся колхозной дрессировке народ-плясун. Ибо в самом деле, нравы подлых колхозов унижали народ-плясун до самого горла. Там ведь все, с непонятного рожна, считались равными, и настоящим добрым хозяевам уже неоткуда стало набирать батраков для весеннего сева или осенней уборки, дабы между означенными периодами давать им пинка под зад. К тому же, там еще и требовали обобществлять все наработанное батрацкой босотой за долгие годы, миновавшие после раздачи помещичьей земли. То было уж совсем ни в какие ворота.

Потому, перед приходом мародерских отрядов продразверстки, из бездельных, мастырящих на фик никому непотребные заводо-фабрики, городов, добрые хозяева побыстрее ухандокали всю свою скотинушку и наелись в три пуза. А почему было, в самом деле, не съесть, например, волов? Они ж молока-то не дают, так? На них только землю-чернозем пашут. Но так ведь подлый царь-ирод обещал, что в колхозном строе пахать-сеять будут железные машины, о сто лошадных силищ. Зачем же тогда волы? Но подлый ирод облапошил. Танков для расширения Мерзости в «европы» и «азии» наклепал, а тракторов сделал меньше обещанного миллиона: потому для таскания пушек и буксирства тех же танков по болотам «халхин-голов» еще хватило, а для черноземов нет. Теперь для пахоты плугом не достало ни волов, ни отмененных батраков. Само собой, что посеешь, то и… Если же ничего не посеешь… А наели внутрь пуза загодя все-таки маловато, ибо следующий год оказался безурожайным, а мясцо в желудочном тракте уже давненько рассосалось.

А тут еще снова пришли «продразверстчики» со штыком, да вырвали в каждой хатынке у каждого дитятки последний мякиш, пользованный «замість»[124]соски. Потом народ изверг окружил все села колючей проволокой под током, для чего перед тем сварганил Днепрогэс, и залег за холмиком, улыбаясь в прицельную станину жидко-охлаждаемого пулемета «Максим». И значит, как только кто высовывался «з хаты» травиночку сорвать или поймать жирного муравьишку, так тут же и падал плашмя, окропляя чернозем. И так северный народ-кровосос в этом деле приноровился, что почти всех добрых украинцев уж изжил голодом. Полегло без похорон, танцев и музыки уж пятьдесят или сто «мільонів», и полегли б «зовсім усі», если бы хорошие добрые народы Европы, узнав о горе, не сплотились, и не двинули в Империю Мерзости на большом танке «Тигр», могущем сокрушить пулеметные тачанки царя-ирода. И бежал тогда царь-ирод с черноземной, славной страны в свою Кремлевскую «фортецю»[125], коя уж чуть не рушилась изнутри, от засыпанной внутрь пшеницы и проса.

И снова захотел народ-плясун заплясать, но теперь уж не плясалось так весело, как ранее, ибо вспомнил он о не-захороненных парубках и дивчинах, и взялся за дело — пересчитывать их, нумеровать и перезахоранивать. И много лет уж трудит лопату, да все не видно работе той конца краю. Ибо мало ныне нас, добрых украинцев, а раньше значилось по более, где-то так, как китайцев в стране доброго семейства Мин.

67. Генерал

— Так, — констатирует генерал-майор Редька, переводя дыхание. — Пока среди наших потерь нет. Но будем шевелиться.

Начальник караула Константин Шелуханов, его подчиненные, в том числе, все еще не смененный часовой поста номер «один», дежурный по части Чаленко, все ошарашено смотрят на дело рук своих: кто все это сделал? когда и кем произведено такое ЧП? Во дворе штаба два трупа, один — в клочья, в самом штабном здании, со стороны фасада ни одного целого стекла — все последствия подрыва той же гранаты. Тут, возле калитки, еще три обездвиженных турецких подданных, служебная генеральская «Волга» издырявлена так, будто именно она и была основной целью. Сам пришлый генерал-майор, все еще что-то вопит, нянчит простреленную навылет руку. Короче хаос еще тот. Кто-то бравый и решительный должен срочным образом расставить все на места. Находится он быстро.