Читать книгу "О том, что есть в Греции - Катя Федорова"

Перед пешеходным мостом над железнодорожными путями, рядом с кафе «Поезд» стоит столб с наклейным на него объявлением о похоронах Амалии Гузуни, женщины-дерматолога. Перечислены провожающие в последний путь: дочери Даная, Ирини, Куруби, мать Элени. Вся жизнь поместилась на листок.

На рынке продавец мандаринов заклинает какую-то женщину:

– Ио! Ио, подойди сюда. Прошу, подойди.

Ио не реагирует.

– Ио, я настаиваю! Подойди и открой мандарин. Я угощаю! Возьми его в руки. Попробуй. И если он не окажется карамельным, сочным и без косточки, публично объяви меня лжецом!

Ио «открывает» мандарин. Цепкий оранжевый запах оседает на одежде и руках прохожих в радиусе двух метров.

– Ну? Кто я, по-твоему, лжец?! Отвечай, Ио.

– Ты не лжец, ты палач, Ставрос! Ты выкрутил мне руки! Я ведь не хотела мандарины! Взвешивай два килограмма!

О белокочанной капусте написано на ценниках – «нежная», а о помидорах – «последние». Эммануил, зеленщик, складывает помидоры в мешок акцентированными движениями фокусника, которые можно бы принять за грубость, если бы не было очевидно: Эммануил старается, ибо порядком пьян. На столике сияет початая бутылка виноградного самогона.

– Зимой, – объясняет он покупателям, – человеку трудно быть веселым. Детям помогают рождественские елки, а взрослому этого недостаточно. Взрослому необходимо ципуро.

Появился новичок: продавец грибов. На прилавке разложены белые, серые, желтые вешенки, упругие и блестящие, как макинтоши.

Возле прилавка толпятся дамы. Видно, что грибов им хочется, но страшновато брать их у незнакомого.

– Откуда грибы, из Марафона? – подозрительно интересуется одна.

– Нет, из Оропоса.

– А сам-то ты, мил-человек… часом не албанец будешь?

– Сам албанец. Но грибы греческие. Из Оропоса.

– Я не националистка, пойми правильно. Вернее, националистка, но тихая… Я только по еде. Положи мне кило шампиньонов, дитя мое!

– Встретил тут одну девушку, – сообщает один рыбник другому. – Исключительно образованная!

– Как ты это определил?

– Выпускница университета!

– Пф! Университет – это не образование. Диплом можно купить. Образование – это…

Рыбник не заканчивает фразу. Склоняется перед покупательницей. Наполняет бумажный кулек прозрачной, невесомой рыбой-соль. Прижимает к сердцу пятиевровую бумажку. Машет рукой: – Оревуар, мадам!

Поворачивается к коллеге, берет с блюдца тлеющий окурок:

– Так вот. Образование – это опытность и мастерство!

Бабель говорил, что базар – это лицо города. У нашего агиос-стефановского оно мужицкое, похмельное, простое. Зато на нем всегда улыбка.

Русский салат

Дождь начался в пятницу и кончился в понедельник вечером.

Дом отсырел, поплыл, зацвел, бетонные столбы калитки обросли рокайлями улиток. Солнце сжалось в прохладный янтарный шарик, кануло куда-то в соседний космос – освещать другой рай. Дышать тяжело, как через влажную тряпку. Рваный туман тянется низко вдоль горной гряды – как будто великан присел на корточки и смолит запретную цигарку, направляя аккуратной ладонью дым в сторонку.

Зашла в лавку за сыром и вином. Хозяин за прилавком. Обстоятельный, крупный мужчина в белом халате. Прошу – вина, пожалуйста. Он уставился на меня и говорит:

– Но у меня только красное!

С какой-то непонятной мне тревогой.

Потом почесал в затылке и сказал куда-то в сторону:

– Впрочем, есть розе.

Просканировал меня еще раз.

– Впрочем, вам я его не рекомендую! Это же настоящий муравас.

Я тоже на него посмотрела. Строго. Дала понять, что вызов принят.

– Наливайте, попробую.

Налил. Цвет коричневый. Пахнет спиртом. И на вкус спирт.

– Это что, бренди? – спрашиваю.

– Розе. Настоящий муравас! Ему пять лет. И потом. Оно с Крита. Это их фирменное розе. Я же говорил. Вам я советую другое вино. Вино, которое быстрее всего кончается… Как его? А! Каберне совиньон. Вот. Только там последние капли остались. Оно очень быстро кончается.

– А именно? Сколько осталось?

– Так… 850 мл… – испуганно. – Вам хватит?!

Сложила покупки, выхожу на улицу, а тумана нет – растаял. Мама загнала великана домой. Плоды хурмы взрезали асфальт жирными оранжевыми взрывами. Одно цветет зимой, другое – летом, как говорил поэт.

Пока стояла, вышел хозяин лавки – покурить. Оглянулся, увидел меня, проговорил вполголоса, по-дружески, конфиденциально:

– Русский салат еще не хотите взять? Вы знаете, греки совсем не умеют готовить русский салат. А у меня он отличный! Потому что его делает румынка.

Вдовий деликатес

Сколько бы лет ты ни прожил в чужой стране, ты все равно останешься здесь иностранцем. Чтобы постичь местные нюансы – чем отличается ставрида зимняя от ставриды летней, какая рыба наиболее полезна в Плеяды и прочее, и прочее, – на все на это требуется целая другая жизнь, которой у меня, в общем, нет. Нельзя родиться дважды.

Многие греческие мужчины – красавцы. Реконструкция рисунков древних ваз. Графика, вернувшаяся в плоть. Стать, миндальные глаза, аполлоновы носы, матовый прозрачный янтарь кожи, геракловы мускулы, густые античные волосы, свернутые в плотные завитки, как коврики на цыганской распродаже. Но есть одна проблема – рост. Он, видите ли, небольшой. Скажем прямо – средний. Я без претензий – сама невеличка: метр шестьдесят пять. Как говорила наш хормейстер в музыкальной школе города Полярного Валентина Васильевна Письменная, «рост Венеры Милосской». Не знаю уж, почему она так решила. Сначала я думала, что Валентина Васильевна читает много книг по истории, а потом вспомнила, что она сама была метр шестьдесят пять, и сопоставила эти факты.

Однажды за дружеским греческим столом зашла речь о том, кто какого роста. Костас начал хвастаться первый:

– Метр семьдесят!

– И у меня, – вступил Михалис.

– Я тоже метр семьдесят! – заявляет Йоргос.

– Погодите, – не верю я своим ушам. – Во-первых, вы все разные. Это видно невооруженным взглядом. Йоргос, ты выше Михалиса. Во-вторых. Костас, прости, дорогой, но ведь ты на полголовы ниже меня! Кто вас мерил?

Друзья переглядываются, таинственно и сладко улыбаются, затягивают паузу.

– Понимаешь, такой рост нам записали в армии, на медкомиссии.

– Но… как? Зачем?

– Да черт его знает. Попросили медсестру, она и записала. Вообще у нас многие так. Бумаге – ничего, а греческой армии приятно!