Читать книгу "След в заброшенном доме - Александр Тамоников"

– Да, мы были хорошими знакомыми, – сказал Светин. – Борис Аркадьевич сам виноват. Его никто не тянул за язык.

– А дальше все понятно. В компании с подручным, чей труп мы недавно видели в поле – это был молодой невысокий паренек, – вы проникли в клубную пристройку. Там кто-то уронил лампу. Уже неважно, кто именно. Перестрелка, следы с намеком на хромоту, проникновение в загородный дом в поселке Ложок, чтобы пристроить в подвале уже ненужную радиостанцию. Вы подставляли Шаталова, зная, что я знаком с его семейством. Зачем я об этом рассказываю? Вы и сами в курсе.

– Действительно. – Светин сухо усмехнулся и спросил: – Как вы узнали, что это я? Вроде не должны были.

– Его величество случай, Дмитрий Владимирович. Записка из кармана Агапова. На всякий случай вы изменили почерк, но, увы, это был не церковный шрифт. Потом я пришел к вам с больной рукой, вы вправили вывих. Кстати, большое спасибо, рука почти не болит. Хотя не думаю, что это вам зачтется при вынесении приговора. Перед моим уходом вы выписали мне рецепт обезболивающего лекарства, помните? Еще посоветовали зайти в аптеку. Я не собирался это делать, не любитель, знаете ли, таблеток. Скомканный рецепт остался в кармане. Не понимаю, что надоумило меня сравнить эти два листка. Знаете, экспертиза почерка не потребовалась.

– Досадный промах, – сказал Светин. – Но поздно локти кусать. Руку я вам зря вправил, жалею об этом. Знаете, когда вы пришли в тот день в госпиталь, я страшно расстроился. Ведь по-хорошему вы уже должны были умереть. А пришлось вас лечить, вот ведь ирония судьбы. Выбора не было, нас видели доктор Чижов и медсестра.

– Признайтесь, когда к вам привезли моего коллегу Лугового и особу по фамилии Черкасова, у вас была возможность не дать им умереть.

– В случае с вашим коллегой – нет. Молодой человек потерял много крови, был безнадежен. А так называемой Черкасовой я действительно помог умереть. Вы же сами понимаете, по какой причине. Девушка, кстати, была способной, отличницей в разведшколе. Руководство часто ставило ее в пример. Надеюсь, вы далеки от мысли о том, что всех своих пациентов я залечивал до смерти. Пару раз – не спорю – были указания такого рода. Слишком уж важные посты занимали эти люди. У одного некстати оторвался тромб во время операции, у другого произошел разрыв аневризмы. Но это исключения. Я дорожу своей профессией, Иван Сергеевич, имею профессиональную гордость и нормально лечу людей. Это, кстати, касается и вашего вывиха.

– Что знал Навроцкий? На чем вы его держали? Что ему мешало сказать, что он знает человека на фото?

– Рыло в пушку, Иван Сергеевич. Думаете, Навроцкий не воровал? Козырная должность, а до войны через клуб проходили серьезные денежные средства.

– Я понял, не продолжайте. Итак, вы догадались, что в итоге я все равно до вас доберусь, и спланировали отход.

– Признаюсь, меня утомили ваши попытки ко мне подобраться. Еще немного, и я остался бы без верных людей.

– Куда свояченицу дели, доктор? Мы проверяли. С вами действительно проживала больная сестра вашей покойной супруги.

– Татьяну Юрьевну я на прошлой неделе отвез в деревню Спирино к ее дальней родне. Там хороший воздух, далеко от фронта, доброжелательные сельчане. Не много ли вопросов, Иван Сергеевич?

– У меня их множество, доктор. Вы очень интересная личность. Что у нас с генезисом предательства?

– Мне некого предавать, капитан, – заявил Светин. – То место, где мы проживаем, – не страна, а рассадник беззакония и несправедливости. Германия не лучше, но к ней столь лютой неприязни я не имею. Не немцы убили моих братьев. Они скончались в застенках ВЧК. Не немцы погубили родственников по линии матери. Это была работа ОГПУ в далекие двадцатые годы. Сын мой погиб не под Москвой в сорок первом, а во Ржеве в сорок втором. Храбрый был парень, служил в полиции, пал от рук партизан. Немецкие коллеги помогли мне исправить его документы. А супруга не выдержала утраты, угасла. Я вам никогда не рассказывал, что ездил в Германию в тридцать шестом, по обмену опытом, так сказать. В этом не было ничего предосудительного, ведь мы дружили с немцами.

– Там они вас и завербовали. А вскрыли только в сорок первом, прямо как банку с огурцами. Ладно, хватит, выходите.

– Вы один? – осторожно осведомился предатель. – Надеюсь, ваш товарищ не выжил?

– За него вы тоже ответите, Дмитрий Владимирович. – Осокин сделал шаг из-за дерева. – Итак…

Он знал, что Светин выстрелит. Тот это сделал. За миг до выстрела Иван убрался с линии огня, и пуля пролетела мимо. За стенкой раздался сокрушенный вздох. Запасной обоймы у резидента не было. Пистолет выпал из ослабевшей руки. Предатель закряхтел.

– Вы что там возитесь, Дмитрий Владимирович? Роете землю, как настоящий крот?

– Ладно, не острите. – Циклоп медленно поднялся.

Он выглядел безмерно уставшим, кожа стала серой, под глазами набухли мешки. Осокин медленно приближался к нему, опустив автомат. И вдруг предатель запустил левую руку за воротник пиджака под плащом, что-то оторвал от лацкана, открыл рот, чтобы бросить в него. Он собрался проглотить яд!

Иван издал яростный вопль, бросился вперед и встал как вкопанный. Автомат висел у него на плече. Светин смеялся! Главное, отвлечь внимание. Какой хороший фокусник! Он выбросил то, что держал в левой руке, видимо обычную булавку. В правой Циклоп сжимал компактный «браунинг», ловко выхваченный из правого кармана. Дырочка ствола смотрела ему в лоб.

– Не шевелитесь, Иван Сергеевич. – Светин перестал смеяться, льдинки заблестели в его глазах. – Мне проще нажать на спуск, чем вам – вскинуть тяжелый автомат. Вы очень расстроились, – подметил доктор. – Не серчайте, сделайте попроще свое рабоче-крестьянское лицо. Все мы там окажемся, кто-то раньше, кто-то позже. И даже я.

Ком поднялся к горлу Осокина. Удар он в принципе держал, угрюмо смотрел в дырочку ствола.

Прогремел одиночный выстрел. Светин охнул, выронил «браунинг», схватился за простреленное запястье. Иван поднял пистолет, удивленно покосился на опера, вырастающего из-за кочки. Неплохой выстрел! Одинцов блаженно улыбался.

«Я тебя высеку! – подумал Осокин. – За эти двадцать секунд безысходности точно ремнем отхожу».

Ноги его отнимались, не держали тело. Он сел и задумчиво уставился на предателя. Доктор Светин стоял на коленях, держась за простреленную руку. С нее капала кровь.

Одинцов опустился рядом, глубоко вздохнул и сказал:

– А неплохое утро, товарищ капитан.

– Да, Николай, утро прекрасное, – подумав, согласился Осокин.

– Вы нелюди, – прохрипел Светин. – Мне нужно перевязать руку, не понимаете? Я же кровь теряю. Принесите портфель, он валяется на дороге, там есть бинты, я сам перевяжу.

Иван задумчиво воззрился на Одинцова.

– Я только сел, – пробурчал опер. – Это приказ?

– Просьба, Николай. Тащи портфель. А то ведь и впрямь истечет.