Читать книгу "Паруса и пушки - Александр Бушков"

Охрану усилили, а Джеймсу Дугласу запретили появляться в замке. Однако у Марии объявились сторонники, причем неожиданные: члены враждебного ей клана Гамильтонов. Снова политика, не терпящая эмоций. Гамильтоны были самым могущественным кланом после Стюартов, не раз пытались отобрать у Стюартов корону – а всего несколько месяцев назад были среди тех, кто особенно яростно выступал за казнь Марии. Однако решили теперь зайти с другого конца – заполучить шотландский трон, вернув на него Марию и выдав замуж за одного из молодых Гамильтонов. В тайной переписке Мария на этот план согласилась – думается мне, она и за черта была бы согласна выйти замуж, если он помог бы ей оказаться на свободе. Ради исторической правды нужно признать, что Мария Стюарт была не романтической барышней из дамских бестселлеров последующего времени, а женщиной достаточно циничной и коварной…

История ее второго, удачного, побега чересчур романтична. Якобы все проделал еще один Дуглас, даже не юноша, а подросток, служивший в замке пажом. Он утащил у коменданта связку ключей от всех дверей в замке. При странном равнодушии стражи вывел переодетую служанкой Марию из замка, запирая за собой все двери, чтобы затруднить погоню и усадил в лодку, к которой заранее привязал все остальные – чтобы погоня стала вовсе уж невозможной. И благополучно доставил на берег, где уже ждали взрослые сообщники с лошадьми, после скачки всю ночь напролет доставившие Марию в замок Гамильтонов.

Сэр Вальтер Скотт, большой романтик, в эту историю верил и запечатлел на бумаге как святую правду. Но многие (то ли циники, то ли реалисты) этой красивой легенде не верят, в том числе и я. Очень уж она напоминает некоторые советские фильмы, где сметливый и ловкий пионер Вася разоблачает шайку матерых иностранных шпионов. Гораздо более реалистичной выглядит давненько уж выдвинутая версия, согласно которой удачный побег устроила опять-таки леди Маргарет, рассчитывая все же выдать Марию не за кого-то из Гамильтонов, а за своего Джеймса. Это как-то более жизненно, чем баллада о проворном юном паже, перехитрившем всю стражу, всех тюремщиков…

Как бы там ни было, Мария оказалась на свободе, в окружении энергичных и сильных союзников. Одни ей помогали из чистого расчета, другие из запоздалой верности – например, друзья Босуэла Сетон и Хантлей. За короткое время на сторону Марии перешли восемь графов, девять католических епископов, восемнадцать влиятельных дворян без титулов и более сотни баронов – все, кому пришлось не по вкусу годичное правление регента при малолетнем короле лорда Меррея. Тут же, как чертик из коробочки, вынырнул французский посол, дабы засвидетельствовать свою лояльность. Следом приехал гонец Елизаветы с письмом, в котором английская королева выражала радость по поводу «счастливого избавления» Марии. Вполне возможно, искреннюю – из той самой «классовой солидарности». В короткий срок собралось войско в шесть тысяч человек пехоты и конницы, при пушках. Это было уже серьезно. С такой силой можно было и попытать счастья. Разослав грамоты, в которых объявлялось, что королева считает вырванное силой отречение недействительным, Мария во главе своего воинства двинулась на Глазго…

13 мая 1568 г. у городка Ленгсайд, неподалеку от Глазго, ее встретил отряд регента, лорда Меррея, того самого единокровного брата Марии, незаконного сына их общего отца. Людей у него было меньше, но они, как вскоре выяснилось, оказались более дисциплинированными и управляемыми, чем люди Марии. В отличие от Карберри-Хилла бой при Ленгсайде оказался ожесточенным и жарким – но продолжался всего три четверти часа. Сначала была вдребезги разбита конница Марии, а там и остальные ее войска. С несколькими приближенными Мария спаслась бегством и после двух дней бешеной скачки укрылась в захолустном аббатстве Дандреннанском, неподалеку от морского залива Солуэй, где оказалась в критическом положении. Вот-вот могла нагрянуть погоня.

Чисто по-человечески ей можно посочувствовать: не достигшая и двадцати четырех лет красавица схоронила двух мужей, лишилась двух престолов, французского и шотландского, оказалась в положении загнанного зверя. В то время она еще не знала и не могла предвидеть будущих ударов судьбы: что она никогда больше не увидит Босуэла; что ее самым натуральным образом предаст родной сын; что остаток жизни она проведет даже не в изгнании – в заточении и в конце концов положит голову на плаху…

(Босуэл кончил плохо. После тщетных попыток собрать хоть какую-нибудь военную силу он бежал в Данию, где некоторое время спокойно жил на свободе: на территории Дании он никаких преступлений не совершал, так что властям его преследовать было не за что. Однако вскоре он стал непроходящей головной болью датского короля, нежданно-негаданно для себя оказавшегося в вихре международных политических интриг. Его засыпали дипломатическими нотами три государства, выдвигая прямо противоположные требования. Шотландцы настаивали на выдаче им Босуэла как государственного преступника. Елизавета хотела, чтобы Босуэла выдали как раз ей (никаких юридических оснований у нее не было, на территории Англии Босуэл никаких преступлений не совершал, а его набеги на английские земли пришить было никак нельзя, поскольку не имелось жалоб от потерпевших – английские пограничные отморозки считали, что правильным пацанам бегать по судам западло, так что отвечали столь же грабительскими налетами). Однако Елизавете хотелось заполучить в руки Босуэла как свидетеля против Марии – из него можно было выбить нужные показания, позволившие бы Марию все же судить. Французский посол, наоборот, требовал, чтобы Босуэла оставили в покое и позволили ему и дальше жить в Дании – по некоторым данным, за этим стояли де Гизы, не желавшие, чтобы к Елизавете попал опасный для Марии свидетель.

Ситуация неожиданно разрешилась сама собой: в суд заявилась некая девица и подала на Босуэла жалобу – он в свое время ее соблазнил, пообещав жениться, но слова не сдержал и уехал из Дании. «Нарушение обещания жениться» в то время считалось уголовным преступлением и в Дании, и в нескольких других европейских странах (в самой Великой Британии – еще в XIX в.). Наказывали за него не по-детски, но все же не пожизненным заключением, которое вопреки датским законам Босуэлу и влепили. Датчане просто-напросто нашли не лишенный, надо признать, изящества выход из щекотливой ситуации – теперь они на все ноты о выдаче, шотландские и английские, преспокойно отвечали: означенный Босуэл отбывает срок за уголовное преступление, а уголовных Дания не выдает – по крайней мере, пока они не отсидят за свое. Босуэл провел в тюрьме многие годы, в конце концов сошел с ума и умер.)

Мария прекрасно понимала, что в руки шотландцев ей попадать никак нельзя – Джон Нокс играл примерно ту же роль, что позже в СССР секретари по идеологии ЦК КПСС (с той существенной разницей, что заклинания этих секретарей советский народ в подавляющем большинстве своем пропускал мимо ушей, а в Шотландии Нокс стал нешуточным властителем умов). Следовало всерьез опасаться плахи, а то и костра.

Наилучшим выходом было бы бегство во Францию. Там, правда, жилось бы достаточно неуютно – учитывая лютую ненависть к Марии всемогущей Екатерины Медичи, вертевшей слабовольным сыном-королем, как куклой. В защиту Марии неизбежно бы выступили де Гизы – в первую очередь из чистого принципа, чтобы никто не подумал, будто может сожрать кого-то из Гизов или их ближайших родственников. Однако при этом для Марии сохранялась нешуточная опасность для жизни – Екатерина, как сущая итальянка, держала при себе земляков-отравителей, мастеров своего дела, загнавших в гроб многих неугодных Елизавете людей (в том числе королеву Жанну Наваррскую, которую убили то ли отравленными перчатками, то ли отравленными свечами).