Читать книгу "Любовные ошибки леди Валери - Блайт Гиффорд"

Он начал возражать, но она подняла руку.

– Я тоже ничего не подарила тебе на свадьбу. Ты уходишь на войну. Мы больше не будем вместе… долгое время.

Она дернула завязки и достала из-под капюшона шелковый шарф. Потом протянула его ему.

– Шарф. На память.

Не от какой-то безымянной женщины, а от нее самой.

Он сжал белый шелк – туго, словно не собирался его выпускать.

– Если я умру, клянусь, что единственный шарф, который я унесу с собой, будет твоим.

Из ее глаз хлынули горячие слезы. Странное обещание, но оно для нее значило больше, чем брачные обеты. Все это время она думала, что ему нужен только ребенок. Но он хотел подарить ей нечто гораздо большее.

Нет, он не такой, как ее первый муж. Более того, он куда опаснее.

Он – тот, кого ей больно будет потерять.

До его отъезда они больше не виделись наедине. Приготовления ускорили, поспешно попрощались. Дени не сдерживал волнения, а его родители подавляли слезы.

Через час они уехали.

Валери стояла с Марком и Сесили и смотрела вслед лошадям, пока они не скрылись из вида.

– Сейчас уже поздновато для отплытия, – заметила леди Сесили, глядя на небо, когда они повернули к замку. – Дуют сильные ветра.

Она произнесла последние слова с уверенностью женщины, которая выросла у моря и знает его настроения – как Валери хорошо знала раньше землю у себя под ногами.

– Будет ли с ними все хорошо? – спросила Валери, думая об отбывших: ее муж, их сын; столько опасностей…

– Это известно только Богу.

«Я хочу, чтобы ты мною гордилась».

Она не будет больше гордиться им, если он погибнет. И если он погибнет, заметит ли кто-нибудь разбитый камень у него в кармане и испачканный шарф у него на груди? Скорее всего, их просто выкинут в придорожную канаву.

– Сесили, вы были очень добры, что предложили мне остаться, – начала Валери несколько дней спустя, после того, как они посмотрели, как корабли выходят в пролив, а затем скрываются из вида. – Но я хочу вернуться в Замок плачущих ветров.

Сесили какое-то время молча смотрела на нее.

– Вы решили быть храброй.

Валери покачала головой.

– Я была недостаточно храброй, – возразила она. – Я не могла отпустить его на войну с осознанием, что я не верю в то, ради чего он сражается. Но когда он вернется, он должен будет все узнать. И надеюсь, что…

Она надеялась, что они сумеют посмотреть в глаза его прошлому вместе, как вместе победили ее прошлое.

Пока тот день не настал, ей нужно разбить свой сад.

В середине августа флот наконец отплыл, но им не удавалось одержать верх на море.

День за днем, неделю за неделей они боролись со встречными ветрами. Бедный Дени, как выяснил Гил, не был прирожденным моряком. К счастью, мальчику почти ничего не приходилось делать, и Гил позволял ему спать под палубой.

Более того, немногие из закаленных бойцов могли выносить качку. Они прижимались к ограждениям и молились о более спокойных водах и более спокойных желудках.

На рассвете седьмого дня ветер утих, и они продвинулись на восток. Мальчик поднялся на палубу со впалыми щеками; со стороны могло показаться, будто он выпил слишком много вина.

– Иди сюда. Сядь рядом со мной.

Дени повиновался, чуть не упав, прежде чем ему удалось опуститься с достоинством. Они сидели молча и смотрели, как мимо проплывают английские берега.

– Мы уже вышли в открытое море? – спросил наконец мальчик.

Придется его разочаровать.

– Ветер держал нас в пределах видимости Англии. До моря и до Ла-Рошели еще много миль и много дней пути.

На лице Дени появилось озадаченное выражение, но он кивнул. Голова у него кружилась от усталости.

– Жаль, что нельзя перелететь через воду.

– Положи голову мне на плечо, – предложил Гил.

Дени замялся.

– Быть плохим моряком не стыдно, – сказал наставник. – Я видел, что сам король покидает палубу, когда море становится бурным.

Мальчик улыбнулся, хотя и с трудом.

– Я не моряк, хотя и вырос недалеко от воды. – Дени покачал головой. – Я лучше встречусь с врагом, чем с волнами.

– Так вот в чем причина? – Гил вспомнил, как волнение Дени сменялось нерешительностью. – Так вот почему ты не обрадовался, когда твой отец спросил, готов ли ты ехать со мной?

Дени кивнул, опустив голову.

– Я подумал, что… моя морская болезнь вас опозорит.

– Правда? А я думал, что… – Все это время он лишь гадал. – Я думал, тебе хочется, чтобы тебя воспитывал кто-то другой.

Мальчик удивился.

– Но ваши родственники сражались во Франции бок о бок с королем!

Гил открыл было рот, но ничего не сказал. Так оно и было.

– Так тебе говорили?

Морская болезнь отступала, и глаза у мальчика снова стали ясными.

– И что мой дед воспитывал вас.

– Разве тебе ничего не рассказывали о Бруэнах? Об их… преступлениях? – Насилие, похищения, убийство – он не мог впрямую обсуждать такие вещи с ребенком.

Мальчик пожал плечами, как будто это ничего не значило.

– Их ведь помиловали.

«Их помиловали»… Но Гил не помиловал сам себя.

– А я думал, что ты не хочешь служить с Бруэном. – Странное признание, но он знал, что это значит, когда был такого же возраста, как Дени.

– Я хотел служить именно с вами. Вы ведь ничего плохого не совершали.

Доверчиво прижавшись к боку Гила, Дени закрыл глаза и задремал.

Корабль по-прежнему качало, но не так сильно, как мир Гила. Бремя, которое он нес каждый день своей жизни, оказывается, ничего не значило для этого мальчика!

«Вы ведь ничего плохого не совершали».

И все же, будучи еще младше этого мальчика, он взял всю вину на себя, и ему казалось, что одно только знание делает его виновным в преступлениях, которые к нему отношения не имеют.

Можно ли назвать мудрецом семилетнего ребенка?

И все же с годами именно этот мальчик будет рассказывать о нем. Рассказывать беззлобно; истории о нем можно будет рассказывать перед сном, и они не станут причиной ночных кошмаров.

Что же он делал все эти годы? Снова и снова сражался с прошлым, как будто прошлое можно было изменить одной лишь силой воли. И все это время он оставался один на поле боя и цеплялся за войну, которая вытесняла другие воспоминания.

Теперь же оказалось, что он не жил по-настоящему. Он воздерживался от женитьбы и от всего остального. Много лет он стремился к искуплению. Ему казалось, что Кастилия, и только Кастилия, преобразит не только наступающее, но и ушедшее. Кастилия была видением, Граалем, кульминацией мечты, которая наконец позволит ему успокоиться, сказать: «Все, довольно. Наконец-то и я чего-то стою».