Читать книгу "Коктейль под названием «муж» - Арина Ларина"

«Если еще плюс ко всему окажется, что я беременна, то это будет замечательный сюрприз. Санта-Барбара отдыхает!»

Глава 25

Из-за дверей квартиры доносился заливистый хохот Никиты, мультяшные вопли и чей-то бубнеж.

Голова гудела. Но не от мыслей, а от тягостной пустоты. Надо было, наверное, что-то планировать, рассчитывать, делать выводы, но на это не было сил: ни моральных, ни физических.

Звонок привычно зачирикал, уносясь в глубину квартиры.

– Кто там? Зубастый волк? Или добрая фея? – придуривался за дверью дед.

– Зубастая фея, – попыталась пошутить Маша.

Она встрепенулась от мозговой спячки: надо срочно придумать, почему дома нет Алексея. Объясняться со стариком на тему трагического распада семьи было еще рано.

– А где Вероника? – Маша через силу улыбнулась.

– Это такая фигуристая? Да? Которую мы за попу щипали? – сюсюкал Михаил Яковлевич, подкидывая на руках веселящегося правнука. – Убежала!

– В каком смысле?

– В прямом. Ускакала, тряся своим богатством. Ладная девка, правда, Никита Алексеевич? Мы ей инвентаризацию провели. Хороша, зараза!

Кто бы сомневался! Все, что моложе 25, для деда хорошо.

– Надеюсь, она не совсем сбежала после вашей инвентаризации, – Маша сбросила сапожки. – Дед, ты бы поосторожнее. Вон в Америке за косой взгляд тетки уже к суду привлекают, а ты всех пощупать норовишь.

– Так то в Америке. А наши бабы вниманием не избалованы, им только в радость, когда хороший мужик за мясо подержится.

– Дедуль, так то мужик, а у тебя правнуки уже.

– Это не мешает мне оставаться мужиком.

– Это тебе твоя малолетняя артистка сказала?

– Которая?

– Лида, кажется. Беленькая такая, на школьницу похожа.

– А, нет, она у меня больше не живет.

– Как же ты один-то? – фыркнула внучка. – То-то за всех подряд хватаешься.

– Не за всех подряд, а только за хорошеньких. И не один я. У меня, можно сказать, каждый день на счету. Ни минуты простоя!

– Это кто хорошенький? Вероника? Или ты разглядел ее прекрасную душу?

– Не знаю, я так глубоко еще не залезал, – дед снова подкинул Никиту.

– И кто на этот раз? Опять пионерка?

– Нет, солидная дама. Библиотекарь.

– Солидная? Неужели ей уже двадцать пять?

– Двадцать девять! – произнесено это было таким тоном, словно неизвестная библиотекарша была как минимум ровесницей революции.

– Ужас. Совсем старуха.

– Ну, старуха – не старуха, а интеллигентная женщина. Знаешь, надоели мне эти дурехи малолетние. Не поговорить по душам, не отдохнуть. Я как в последний раз в боулинге руку вывихнул, так до сих пор ноет. Перехожу на спокойный образ жизни.

– Библиотеки, музеи, грядки?

– Я, конечно, для тебя гриб червивый, но списывать меня еще рановато, внученька. Бери выше: экзотические путешествия. Хочу на родину инков съездить, в океан с аквалангом нырнуть, к тибетским монахам пешком дойти.

– Молодец ты, дед. Красиво живешь.

– Я и помереть хочу красиво. А помру, ты на сдачу с моего наследства тоже на старости живи красиво, не хорони себя раньше времени. Вот гляжу я – скучно вы, молодежь, живете. Где муж твой? Молчишь? На работе! А разве можно так жизнь транжирить? Только в старости осознаешь, сколько всего не успел. Торопись жить, Машуля, торопись. А то здоровья на весь век не хватит. У меня вот сегодня сердце так прихватило, аж испугался.

– Дедуль, давай врачу покажемся, – заволновалась Маша. Она так привыкла к тому, что дед всегда был здоров и крепок, как старый дуб, что словосочетание «прихватило сердце» пугало не на шутку.

– Да прошло уже, – скривился Михаил Яковлевич. – А все зараза эта вертлявая! Ведь знал же, что она Максу рога наставляет, а лезть не хотел. А тут, дурак старый, пожалел мочалку. Дай, думаю, проведаю паразитку. Может, надо ей чего. Чай, не молоденькая уже. Вдруг, думаю, отнялось у нее чего-нибудь с горя, и лежит никому не нужная.

Михаил Яковлевич так вошел в роль, что даже пустил старческую слезу, мигом покраснев и расчувствовавшись от собственной заботливости.

– Да я с ней только вчера разговаривала. Тоже мне, нашел одинокую пенсионерку, – прыснула Маша. – Ну и «любите» же вы друг дружку!

– Да глаза б мои ее не видели! – плюнул дед. – Прихожу – Здрасьте вам! Сначала двери открывать не хотела. А я-то снизу на окна смотрел, вижу, что открыты. Значит – дома. Покричал, в дверь побарабанил – открывает. Фря! Фу-ты, ну-ты! И это бабка моего правнука! Голая, только стыд ленточкой прикрыла. «Ой, – говорит, – не ждала вас!» Я ей, мол, ждала не ждала, чего уж тут, все одно пришел, чаю налей. А сам думаю: не иначе, хахаля ждет. В такой-то хламиде позорной. Тьфу! Ну, думаю, ладно – я тоже подожду. Сидит, ерзает, чай разве что не насильно в меня вливает. Что-то, говорит, долго пьете. Я ей, мол, сколько хочу, столько и пью. В гости пришел, не к врачу на прием, нечего меня гнать. Опять сидит, ерзает. Вдруг в квартире кто-то как чихнет! Я – в спальню, а там – бугай. Морда наглая, задница голая, лежит, газету читает. Ишь ты, думаю, изба-читальня. Я ей говорю, мол, кто это у тебя? А она мне – сосед сверху. С балкона упал, ударился, ждет, пока нога пройдет. Зашибся он, значит. А исподнее потерял, пока с балкона на балкон летел. И этот хмырь за газетку спрятался, ржет – аж газета ходуном ходит. Ну, конечно, погонял я его малость по жилплощади, вещи с балкона скинул. Еще милицию вызвать пообещал. Ругался он шибко, когда уходил. Быстро уходил-то, надо сказать. Боялся, что вещички с газона растащат.

Дед довольно хихикнул и потер руки.

– Динка в рев, этот под окнами матерится, а у меня сердце прихватило от волнения. Надо сказать, бугай-то здоровый был, мог и врезать. Но, знаешь, морда у него как у альфонса. Такие вообще-то не дерутся, но риск есть всегда.

– Ты еще и психолог? – вздохнула Маша. Маму было жалко. Теперь было ясно, почему Ленский приехал к ней: роман с Дианой Аркадьевной подошел к трагической развязке.

– А то, – гордо хмыкнул дед.

Уложив Никиту спать, они сначала ели, потом пили, хотя старик, периодически вспоминая про педагогические обязательства перед внучкой, строго сводил косматые брови и сурово изрекал:

– Не пей!

Ближе к полуночи позвонил Алексей. Михаил Яковлевич уже спал, а Маша горько плакала за кухонным столом. Просто так, без всяких конкретных мыслей и обвинений, жалея себя. Возникала иллюзия, что от слез становится легче.

Разговаривать с мужем Маша не смогла. Сработал внутренний барьер, чутко уловивший ее настроение и пресекший попытку выговориться. Если бы Маша начала объясняться с мужем, то он обязательно понял бы, как ей без него плохо. Как больно, когда тебя предают. Как страшно, когда рядом пустота. Как жалко себя, как трудно казаться сильной и равнодушной, как горько пить одной сладкий ликер в тишине. Но ничего этого он не узнал. Где-то на заднем плане его окликнул удивительно знакомый женский голос. Сам голос Маша не запомнила, осталась только мучительная мысль: я где-то его слышала.