Читать книгу "Нью-Йорк - Москва - Любовь - Анна Берсенева"

– Хорошо, что тебя не убили, – сказал он.

– Хорошо, что тебя тоже, – кивнула она.

Этот разговор трудно было назвать умным или хотя бы просто разумным. Но более важного разговора Алиса в своей жизни не помнила.

– Ты любимая, – сказал Тим. – Бывает же такое?..

– Бывает, – ответила Алиса.

Хотя в ее жизни такого не бывало никогда.

Она подалась вперед, чтобы положить руки Тиму на плечи. Плед упал с ее плеч на пол. Его плечи вздрогнули под ее ладонями, как вздрагивали под его ладонями ее колени. Как будто общая волна прошла по их телам, сообщив им единый трепет.

Свет в башенке выключался почему-то на полу. Лежа на кровати рядом с Алисой, Тим опустил руку, и комната погрузилась во мрак, как будто он был волшебником.

Глава 8

– Почему ты не спишь? – Алиса приподнялась на локте и заглянула в его лицо. – Уже ночь.

– А ты почему?

– Но я ничего сегодня не делала, а ты работал. И устал.

– С чего ты взяла, что я устал?

– С того, что у тебя было усталое лицо, еще когда мы ехали в такси. Когда много работаешь днем, вечером всегда бывает такое лицо, я знаю.

– Ну, может, в такси так оно и было – усталый был. А сейчас нет. И спать не хочется.

– И мне не хочется.

Тим повернулся на бок, прижал Алису к себе и стал целовать. Это было самое правильное занятие, которое можно придумать, когда не хочется спать. Да и когда хочется, тоже. Хотя вряд ли он придумывал его специально: в нем не было ничего нарочитого.

Алисины глаза давно привыкли к темноте, и она видела его лицо так отчетливо, будто за окном стоял белый день. Та нервность, о которой он говорил, что любит ее в конях, очень чувствовалась в нем самом. Твердая линия, очерчивающая его лицо – висок, скулу, подбородок, – словно рукою была проведена, и это была очень талантливая рука, потому что линия была совершенна.

Алиса осторожно провела рукой по этой совершенной линии, и в глазах у нее сразу потемнело, хотя свет в комнате ничуть не изменился – ночь по-прежнему стояла за окном.

Во всем его теле не было ни одного изгиба, прикосновение к которому не вызывало бы в Алисе той высокой волны желания, которая поднялась в ней, когда она впервые положила руки ему на плечи. И по тому, как вздрогнуло сейчас его тело, она поняла, что эта волна по-прежнему остается для них общей.

Он во всем как-то… не совпадал с собою. И в том, как целовал ее и любил, не совпадал с собою тоже. Потому что в его поцелуях, в прикосновениях его рук к ее лицу была одна только нежность, но в том, как горело его тело, прижимающееся к ее телу, нежности не было, а была одна только страсть, такая же голая, как их тела.

Ночь шла уже к излету, и это прикосновение, страстное и нежное, повторялось не в первый раз. Но повторения не было в нем, как не было повторения в движении ночи к рассвету, и морозный узор на окне не повторялся ни одной своей причудливой веточкой, и свет уличного фонаря прочерчивал по подушке новую линию каждый раз, когда фонарь колебался от ветра, и тело Тима каждый раз по-новому оказывалось в Алисином теле… Это не было обычным разнообразием – это было сродни жизни как она есть. С Алисой никогда такого не было, но, когда это происходило теперь, ей казалось, что так оно и было с нею всегда. Даже прелесть новизны не могла быть важнее этого чувства – правильности жизни, верности и вечности ее начал.

Да и просто хорошо ей было с ним! До боли хорошо, до стона, до вскрика и до той самой тьмы в глазах, которая то исчезала, то проявлялась снова, хотя в комнате ничего не менялось.

Кажется, они что-то и говорили еще друг другу в минуты полного, без помех слияния. Это были те слова, значение которых невозможно объяснить постороннему.

Когда этот, неизвестно который по счету, всплеск страсти снова сменился одной только нежностью, Алиса сказала:

– Ты знаешь, что я подумала? Невозможно объяснить, почему так важно то, что мы с тобой сейчас говорили. Мне казалось, всегда можно объяснить, что важно, а что, например, не очень. А оказывается, не всегда. Это очень глупо – то, что я говорю?

– Совсем не глупо. – Он провел рукою по ее волосам, и они ответили его ладони чуть слышным электрическим потрескиванием. – Ты не обижайся, но это не тебе первой в голову пришло.

– На тебя не обижаться? Я не обижаюсь, – улыбнулась Алиса. – А откуда ты знаешь, что это еще кому-нибудь пришло в голову?

– Из-за стихов. «Есть речи – значенье темно иль ничтожно, но им без волненья внимать невозможно». Это очень простая мысль, – словно извиняясь, объяснил он. – Но это такая простота, в которую весь мир, очень сложный, свернут, как в пружину. А такие мысли можно без пошлости передать только в стихах.

– Это первая реальность, да? – спросила Алиса.

– Да. Ты запомнила про первую реальность? – удивился Тим.

– Конечно. Я все запомнила, что было в ту ночь. А ты разве нет?

– Я тоже все запомнил. И только сегодня понял, почему.

– А почему? – с интересом спросила она. – Скажи, Тим!

– Но это же очень просто. – Ее голова лежала на его плече, и она виском почувствовала, как он улыбнулся. – Потому что я тебя люблю.

Он сказал это в самом деле очень просто, внешне спокойно, но вслед за этими его словами Алиса точно так же, виском, почувствовала, как напряглось все его тело. Это было очень важно для него – вот это, что он так непафосно сказал, он не мог этого не сказать, но все-таки боялся, что ее реакция вступит в противоречие с его словами…

Алиса молчала. Она никогда не произносила этих слов сама и никогда ни от кого их не слышала. В них была та несдержанность чувств, которая во всей ее жизни считалась почти неприличной.

Во всей ее прежней жизни.

– У меня мало слов, – тихо и растерянно сказала она. – Я никогда не думала, что знаю так мало слов…

– По-русски?

Тим склонил голову и поцеловал Алису в макушку.

– Нет, вообще. Я говорю слова и понимаю, что они ничего из меня не выражают. Ничего, что у меня внутри. И мне кажется, они неправильно звучат.

Она быстро приподнялась на локте и уткнулась лбом в его щеку. Потом прикоснулась губами к его губам и почти неслышно сказала:

– Я люблю тебя, Тим. Я не умею это говорить, но ты поверь.

Его губы вздрогнули, и Алиса почувствовала, как они проводят по ее лицу тихую дорожку.

– А ничего и не надо уметь, – услышала она. – Это правда, я знаю. Ты хорошая моя…

И тут тишина и ласка кончились, и страсть, ненадолго притихшая в нем, поднялась снова.

Тим прижал Алису к себе, и она почувствовала, как напряглись его руки. Ей так нравилось это простое движение, что сердце замирало! Когда весь он, со всей нервностью своего сложения, вдруг становился самою силой, вот этой простой телесной силой, которая притягивала и пронизывала Алису с горячей неодолимостью. Когда она целовала все его тело в эти мгновения, то чувствовала эту силу губами.