Читать книгу "В будущем году - в Иерусалиме - Андре Камински"

— Честь имею представиться, высокочтимая барышня! Йозеф фон Шишковиц, офицер одиннадцатого гусарского полка, — отрапортовал он столь же гнусаво, сколь и изысканно, — как вы, вероятно, заметили, на физиономии моей имеется пара отметин, которые, как говорится, мне было бы угодно увековечить посредством фотографии.

— Извольте, господин капитан. Не угодно ли будет вам пройти и дать мне ваше пальто? Мне кажется, с вами произошел какой-то несчастный случай?

— Пустячок, очаровательная дама, так, поединок чести между мужчинами. С трагическим исходом…

— Трагическим? Но вы, кажется, еще живы…

— Я — пожалуй, как вы верно заметили, но сопернику моему, знаете ли, не повезло…

В этот момент через боковую дверь в ателье вошел Лео, наблюдавший всю эту сцену из темной проявочной комнаты.

— Высокочтимый господин, — торжественно произнес он, одаривая посетителя лучезарной улыбкой и почтительным поклоном, — вашим посещением вы, несомненно, принесете удачу нашему новому ателье.

— С превеликим удовольствием, господин… Как, то бишь, вас? Если я верно прочел, вы состоите придворным фотографом…

— Я был им. При дворе Его Величества Людвига Второго Баварского, если, конечно, это имя что-нибудь для вас значит. Вы принесете нам двойное благословение, господин капитан. Как раз только что мы открыли новую студию, и вы являетесь нашим первым клиентом в Вене. К тому же вы одержали славную победу в отважном поединке, и это тоже добрый знак для нас…

— Если я правильно понимаю, вы намерены вознаградить меня. Я предвещаю вам удачу, и вы хотите отблагодарить меня за это…

— Для меня это приятная обязанность, господин капитан. Вы будете сфотографированы бесплатно — это само собой разумеется.

— Тогда прошу сфотографировать меня дважды. Вы ведь заявили, что мое посещение дважды благословенно для вас. Отлично, сделайте мне два профиля — слева и справа. И, если возможно, один снимок — рядом с этой очаровательной особой.

— Если это вам нужно, извольте, — неохотно согласилась Мальва, — но вначале я хотела бы знать, жив ли еще тот, другой…

— Какай другой, очаровательная барышня?

— Которому не повезло, как вы изволили выразиться.

— Он дрался неплохо, как подтверждает моя физиономия, но он убит!

— И вы так спокойно об этом говорите, господин капитан?

— Для австрийского офицера, прелестная барышня, жизнь — это исключение, а смерть — правило. Страх мы оставляем нашим врагам.

— В моем представлении, страх — это проявление интеллекта, а героизм — глупости.

От этих слов в животе придворного фотографа все похолодело. Ему сейчас же вспомнилось бегство из Станислава. И страх этот был не без оснований: дерзость его дочери могла накликать на всю семью новую катастрофу. Он постарался как можно дипломатичнее заретушировать категоричность ее слов:

— Ах, эта нынешняя молодежь, — торопливо вмешался он, — на все у них есть готовые суждения, господин фон Шишковиц, не стоит, однако, вдаваться в долгие дебаты. Давайте лучше присядем в кресла и подготовимся к съемке. — Эта фраза тоже показалась Лео слишком резкой, и он постарался смягчить неприятное впечатление, которое она могла оставить. — Нет ли у нашего высокочтимого гостя особых пожеланий? — спросил он, как бы невзначай.

— У вашего высокочтимого гостя есть особое пожелание, — в тон ему ответил капитан, — он желает пригласить уважаемую барышню на новогодний бал и берет на себя обязательство доставить ее обратно домой в целости и сохранности.

— В этом, господин капитан, никто и не сомневается, — верноподданнически ответил Лео, — мы счастливы получить столь любезное предложение и можем ответить на него единственным образом: желание гусарского капитана — для нас закон!

Настроение Мальвы, между тем, становилось все более мрачным. У нее и в мыслях не было участвовать в этом спектакле.

— Что значит закон, папа? — недовольно прошипела она. — Я не намерена следовать чьим бы то ни было предписаниям, с кем танцевать мне на Новый год.

Лео глубоко вздохнул и сделал вид, что ослышался:

— Ты же не сказала, что хочешь ответить отказом на приглашение господина капитана?

— Ты прав, — спокойно ответила Мальва, — этого я не говорила. Я лишь сказала, что желание гусарского капитана для меня не является законом и никогда таковым не будет.

— Итак, — настаивал Лео, — если я правильно тебя понимаю, предложение это ты принимаешь?

— Нет, ты понимаешь меня неправильно, — твердо ответила Мальва, — я не отказываюсь от этого предложения, но и не принимаю его. Я хочу подумать.

* * *

«12 декабря 1913 года.

Один Бог знает, на что я решилась! Этот человек противоречит всем моим представлениям о мужчинах, которые сложились у меня до сих пор. Спору нет, он недурен собой, но, боже мой, какая беспросветная преснота, какое убийственное отсутствие чувства юмора! Что снаружи, что изнутри он туго стянут мундиром. А что этот солдафон мнит о себе — просто невозможно передать, потому что он неописуемо убог. Мне почти двадцать два года, и я абсолютна убеждена: либо человеческая мысль стремится течь против общего потока, либо ее не существует вообще. Лично он — случай второй. Он целиком погружен в какое-то болото и чувствует себя там абсолютно комфортно. Он не задает никаких вопросов и готов поддакивать всему сущему. Обязанности постигать что-нибудь новое для него не существует, равно как и потребности в этом. Пусть Бог простит ему его ограниченность, но я этого не выношу. Он то и дело повторяет солдафонские банальности и пошлости из полкового лексикона: „Для австрийского офицера, — с неизменным пафосом произносит он, не краснея при этом, — жизнь — это исключение, а смерть — правило“. Господи, что за чушь! Зачем вообще появился он на свет? Чтобы служить кайзеру? Он только то и делает. А тот разве избрал его для этой цели? Разумеется, нет, но подобные вопросы — выше его понимания. Он следует лишь поступающим сверху указаниям. Он, в сущности, оловянный солдатик, которым Его Величество играет в войну.

Тем не менее я решила позволить ему вывести меня „в свет“. Выходит, и я — оловянный солдатик? Дама из шахматной коробки, которую можно двигать куда угодно…

Двадцать два года жила я собственным умом, а 31 декабря меня поведут на бойню, чтобы там со мной покончить…

Такова традиция. Я буду танцевать с ним, и у него будет полнейшее право потискать меня. Не от любви или нежности, а для того только, чтобы продемонстрировать свое мужское начало. Лихой гусар покорил душу еврейской девушки, и в этом состоит его очередной гусарский подвиг.

Зачем вообще я согласилась? Потому что он недурен собой и шустрый малый, как говорит папа, к тому же, носит мундир. И мне не следует забывать, что к облачению его принадлежит еще и сабля, которой убивают людей. Просто так. „Ему не повезло!“ — так это у них называется, и дело с концом.