Читать книгу "Думай медленно – предсказывай точно. Искусство и наука предвидеть опасность - Филип Тетлок"

Но в ракурс «за кончиком носа» Уоррена в ходе Второй мировой гражданские права не попадали. В него попадала безопасность. Ответом Уоррена на предполагаемую угрозу стало решение заключить под стражу всех мужчин, женщин и детей японского происхождения. Это план осуществился в период с середины февраля до августа 1942 года, и 112 тысяч людей, две трети из которых родились в США, были отправлены на кораблях в изолированные лагеря, окруженные колючей проволокой и вооруженными охранниками. Никаких попыток саботажа не было предпринято в течение десяти недель до интернирования; не предпринимались они и до конца 1942 года, и в 1943 году. Некоторые сторонники интернирования считали, что это свидетельство в сочетании с крупными поражениями, которые терпела японская армия, означало, что политику можно смягчить. Но Уоррен и другие сторонники жесткого курса не соглашались, настаивая, что опасность существует по-прежнему и ничуть не уменьшилась[131].

Это крайний случай того, что психологи называют «ригидностью мнения». Люди могут быть ошеломляюще негибкими, они способны судорожно подбирать рациональные доводы, чтобы избежать признания новой информации, которая переворачивает их устоявшиеся представления. Вспомним аргументы, которые приводил в 1942 году генерал Джон Деуитт, страстный сторонник интернирования американцев японского происхождения: «Сам факт, что до сего момента не наблюдалось никакого саботажа, вызывает беспокойство и подтверждает предположение, что подобные действия будут предприняты»[132]. Или, если сформулировать проще, «тот факт, что ожидаемое мной не случилось, доказывает, что оно еще случится». К счастью, такое экстремальное упрямство — редкое явление. Чаще всего, сталкиваясь с фактами, которые невозможно игнорировать, мы неохотно уступаем и меняем мнение, но степень изменения, скорее всего, будет меньшей, чем следовало бы. Как мы увидели во второй главе, мозг любит четкость и упорядоченность — и, как только факты оказываются четкими и упорядоченными, он старается сводить их пертурбации к минимуму. Но не все пертурбации одинаковы. Помните цитату из Кейнса насчет изменения мнения перед лицом изменения фактов? Она цитируется в бесконечном количестве книг, включая одну из тех, что были написаны мной, и одну — моим соавтором. Погуглите — и вы найдете ее по всему интернету. Но, попытавшись найти ее источник, я не смог этого сделать. Вместо этого я нашел пост, написанный блогером Wall Street Journal, где говорилось, что никому еще не удавалось найти эту цитату в оригинале и два основных эксперта по Кейнсу считают ее апокрифом[133].

В свете этих фактов — и в духе высказывания, которое Кейнс, очевидно, никогда не произносил, — я заключил, что был не прав. И вот сейчас признаюсь в этом миру. Было ли мне сложно? Не особенно. Многие умные люди сделали ту же ошибку, так что ничего постыдного в ее признании нет. Цитата не являлась важной частью моей работы, и правота или неправота по ее поводу не входят в мою идентичность. Но если бы я поставил на эту цитату свою карьеру, моя реакция была бы не такой обыденной. Социальные психологи давно знают, что, если люди публично оглашают приверженность какой-то идее, это лучший способ зацементировать ее, повысить сопротивляемость к изменениям. Чем сильнее приверженность, тем сильнее сопротивляемость[134].

Жан-Пьер Бюгом — суперпрогнозист, который гордится своей способностью «менять мнения гораздо быстрее, чем сокомандники». Но он также замечает: «Это сложно, не могу не признать, особенно если речь идет о вопросе, в который я уже успел вложиться». Для Бюгома это военные вопросы. Он учился в Вест-Пойнте, а сейчас пишет диссертацию на тему американской военной истории. «У меня есть чувство, что я должен демонстрировать лучший результат, чем другие [по военным вопросам]. Поэтому, если понимаю, что не прав, я могу провести несколько дней в стадии отрицания, прежде чем начну критиковать себя»[135].

Приверженность может принимать разные формы, но легко представить себе ее степень, визуализировав детскую игру «Дженга», которая начинается с выстраивания башенки из прямоугольных деревянных блоков. Затем игроки по очереди вытаскивают блоки из башни, пока кто-то не вынимает тот, который обрушивает все строение. Наши представления о самих себе и о мире стоят друг на друге, как блоки в «Дженге». Мое убеждение в том, что Кейнс сказал: «Когда факты меняются, я меняю свое мнение», находилось на самом верху, ничего не поддерживая, и я без проблем взял и отбросил его в сторону, не потревожив ничего другого. Но когда Жан-Пьер делает прогноз по вопросу, который лежит в области его специализации, этот блок находится ниже, рядом с блоком самовосприятия, рядом с основанием башни. Его намного сложнее вытащить, не задев остальные, поэтому Жан-Пьеру не очень хочется его трогать.

Профессор Йельского университета Дэн Кахан провел много исследований, демонстрирующих, что наши суждения о рисках (контроль над оружием делает жизнь безопаснее или подвергает риску?) проистекают не из осторожного взвешивания свидетельств, а из самоидентификации. Именно поэтому взгляды людей на контроль над оружием часто коррелируют с их взглядами на климатические изменения, хотя между этими двумя проблемами нет логической связи. Психология властвует над логикой. А когда Кахан просит людей, которые страстно верят в то, что контроль над оружием либо увеличивает риск, либо уменьшает его, представить, что существует убедительное свидетельство, доказывающее, что они не правы, и затем спрашивает, поменяли бы они свое мнение, те обычно отвечают отрицательно. Блок этого убеждения держит на себе множество других. Вытащи его — и появится угроза хаоса. Поэтому многие люди отказываются даже представлять такую ситуацию. А когда блок находится у самого основания башни, его вообще невозможно вытащить иначе, как обрушив все строение. Столь сильная приверженность одному мнению приводит к крайнему нежеланию признать ошибку, что объясняет, почему люди, ответственные за арест и удержание в тюремном заключении 112 тысяч невинных, могли так упорно верить, что угроза саботажа действительно серьезна. Их приверженность ничто не поколебало. В глубине души Уоррен был гражданским либертарианцем. Для него признание, что он несправедливо заключил под стражу 112 тысяч людей, было бы равносильно обрушению кувалды на ментальную башню.