Читать книгу "Застенчивый убийца - Лейф Г. В. Перссон"

Несколько концертных программ выступлений Маргареты Сагерлиед.

Рождественский концерт в церкви Броммы.

Стандартный репертуар, заключил Юханссон, хотя слабо разбирался в этом деле.

Концерт в церкви Спонги.

Явно более смешанный репертуар, пришел к выводу Юханссон, не разбираясь и в этом тоже.

Моцарт в Дроттнингхольмской опере.

«Ну это же всем известно», – решил Юханссон, пусть никогда не бывал в том месте.

Полдюжины фотографий. Они неожиданно подарили ему лица нескольких мужчин, которых он никогда не встречал, с кем не разговаривал и кого даже не видел на снимках.

Подписанное портретное фото Маргареты Сагерлиед, молодой и очень красивой, сделанное в 1951 году, если верить штампу фотоателье на обратной стороне. Скорее всего, оно попало к отцу Ульрики Стенхольм несколько лет спустя по той простой причине, что она сама дала его ему.

«Или скорее ему и его супруге», – уточнил Юханссон.

Вполоборота, на темном фоне, с чуть запрокинутой головой и наполовину прикрытыми глазами, почти надменной улыбкой и драматическим выражением лица. Впрочем, сегодня таковым оно уже не казалось.

«Кармен, – подумал Юханссон. – Так она сама сказала бы о себе».

Еще одна карточка. «День открытия сезона ловли раков, 1970 год, у Маргареты и Юхана», – прочитал Юханссон на обратной стороне. «Наш хозяин Юхан, моя дорогая супруга Луизе, наша очаровательная хозяйка Маргарета и я сам», – прочитал он строчкой ниже.

Явно писал папа-священник. Двое мужчин в смокингах стояли по обе стороны от двух дам в праздничных платьях, все в шапках с изображением раков, с широкими куполообразными бокалами для шампанского и радостными минами.

«Интересно, кто их снимал? – подумал Юханссон. – Впрочем, какая разница? Фотограф, даже если в этой роли выступал мужчина, наверное, уже слишком стар сегодня, пятнадцать лет спустя».

Справа на фотографии господин как минимум семидесяти лет, лысоватый, с румяным лицом, большой и сильный, с дружелюбной миной. Рядом с ним женщина, с виду в два раз моложе его и как сестра-близнец похожая на невролога Юханссона. Потом очаровательная хозяйка, которой на вид никто не дал бы более сорока шести лет, а ведь ей уже исполнилось пятьдесят шесть, когда их снимали. На голову выше матери Ульрики Стенхольм, с ослепительной улыбкой в направлении камеры. Она поднимает бокал в ту же сторону, одновременно левой рукой обнимая своего кавалера.

«Папаша-священник, – решил Юханссон. – Худой, лысоватый, с правильными чертами лица и дружелюбной, чуть ли не застенчивой улыбкой. Судя по его виду, умный и добрый человек. Его, пожалуй, немного смущает чужая рука на талии».

Юханссон отложил в сторону фотографию, когда зазвонил его мобильный.

– Юханссон.

После выхода на пенсию чаще всего, отвечая, он называл тем, кто звонил ему, свою фамилию, а не отделывался обычным «да».

– Привет, Ларс. Это Альф. Надеюсь, у тебя все нормально?

– Не жизнь, а мучения, – проворчал Юханссон. – Как дела с оперной певицей и старым мясником, ее мужем?

– Собираюсь как раз перейти к этому.

– Рассказывай. Я слушаю.

* * *

Оба были бездетными, согласно всем официальным источникам, имевшимся на сей счет, и Альф Хульт считал, что именно так все и обстоит.

– Никаких отпрысков на стороне? – уточнил Юханссон.

– Не у всех семей есть средства для подобного, – ответил Альф Хульт, тактично покашляв.

– И никаких других родственников? Молодых мужчин подходящего возраста, родных и двоюродных племянников, еще бог знает кого?

Никого, если верить его зятю. Ни Юхан Нильссон, ни госпожа Маргарета Сагерлиед не имели ни сестер, ни братьев.

– Юхан Нильссон был торговцем мясом в третьем поколении, – сказал Альф Хульт. – Он родился в 1895 году и умер в 1980-м. Его отец, оптовый торговец Андерс Густав Нильссон, родился в 1870-м, и сын Юхан был его единственным ребенком. Его отец Андерс Густав вообще умер в 1959 году. Зато дед, торговец скотом Эрик Юхан Нильссон, родившийся в 1848-м, имел целую кучу детей. Восемь, если я правильно посчитал, трех сыновей и пять дочерей, но никто из них, похоже, не оставил потомков мужского пола подходящего возраста.

– А сама Сагерлиед? – спросил Юханссон.

– Она также оказалась единственным ребенком, – констатировал Альф Хульт. – Ее девичья фамилия Свенссон. Отец был скорняком в Стокгольме, а мать домохозяйкой. Мелкая буржуазия, как сказали бы в то время. Не хочется тебя разочаровывать, но, похоже, там все обстояло столь же плохо. Ни одного достаточно молодого родственника мужского пола. Маргарета Сагерлиед, урожденная Свенссон, поменяла фамилию в 1937-м, когда ей было двадцать три года. За два года до того, как ее взяли в штат Стокгольмской оперы.

– Эта, наверное, более красивая, – предположил Юханссон.

– Да, – согласился его зять. – Но если бы ты знал, какие проблемы может вызвать перемена фамилии для такого, как я. Я мог бы рассказать тебе массу историй из той поры, когда трудился в налоговом департаменте. От них волосы вставали дыбом на голове даже у человека с моим опытом.

– Не сомневаюсь, – поддержал Юханссон.

– Итак, что мы делаем сейчас? – спросил Альф Хульт.

– Ты должен копать глубже, – ответил Юханссон, который уже принял решение.

– Пожалуй, речь идет не о родственнике, – заметил Хульт. – Даже если такой существует.

– Вовсе не обязательно.

– Если есть кто-то такой, мы обязательно его найдем, – сказал Альф Хульт. – Можешь не отчаиваться.

– Естественно, – согласился Юханссон.

«Если в самом деле кто-то есть, – подумал он, когда закончил разговор. – А возможно, дело обстоит столь просто, что ты идешь по ложному следу из-за чертова тромба в голове, пусть твое сердце всему виной».

Потом он заснул на диване, где лежал. И проснулся оттого, что Матильда наклонилась над ним и осторожно прикоснулась к его плечу.

– К тебе пришли, – сообщила она. – Полицейский. По его словам, с массой бумаг для тебя.

– У него есть имя? – спросил Юханссон.

– Мне оно неизвестно, – призналась Матильда с улыбкой.

– Откуда тогда ты знаешь, что он не лжет? – поинтересовался Юханссон.

– У него это написано на лбу. – Матильда ухмыльнулась, глядя на Юханссона. – Точно как у тебя и твоего лучшего друга, великана, который похож на волка.

«Написано на лбу, – подумал Юханссон. – Все дело в его глазах. Точно как у любого настоящего констебля». Как у его лучшего друга и у него самого, как у всех бывших коллег, подобных ему и Ярнебрингу. В дружелюбном настороженном взгляде, предлагающем любому и каждому вести себя по-человечески. А иначе он окажется в наручниках, ему прикажут заткнуться или просто намнут бока. И это в лучшем случае.