Читать книгу "Синий лабиринт - Линкольн Чайлд"

Второй этаж выгорел сильнее первого. Едкий запах здесь был еще крепче. Во время пожара третий этаж местами обрушился на второй, и здесь образовался опасный хаос из обугленной мебели и обгоревших, расколотых балок. В нескольких местах на фоне проемов в крыше виднелись сохранившиеся балки, а выше их – голубое бразильское небо. Медленно пробираясь между завалами, Пендергаст определил, что когда-то на этом этаже имелись три комнаты: подобие кабинета, ванная и маленькая спальня, которая, судя по остаткам веселеньких обоев и детской кроватки, предназначалась для будущего ребенка. Несмотря на почерневшие стены, провисший и местами обвалившийся потолок, эта комната сохранилась в лучшем состоянии, чем остальные.

Спальня Даники – Даники и Альбана, – вероятно, размещалась на третьем этаже. От нее ничего не осталось. Пендергаст постоял в полутьме детской, раздумывая. Пожалуй, эта комната сгодится для его планов.

Он простоял неподвижно три, пять, десять минут. Потом, морщась от боли, осторожно лег на пол, прямо на слой пепла, угля и грязи, покрывающий плитку. Он сложил руки на груди, скользнул взглядом по стенам и потолку, сомкнул веки и погрузился в полную неподвижность.

Пендергаст входил в очень узкий круг людей, владевших эзотерической дисциплиной медитации, известной как чонгг ран, – за пределами Тибета таких было всего двое, включая его самого. За годы напряженных занятий, почти фанатической интеллектуальной дисциплины и благодаря знакомству с другими умственными упражнениями (например, «Ars Memoriae»[49] Джордано Бруно и «Девять уровней сознания», описанными в редкой брошюрке XVII века неким Александром Каримом) Пендергаст развил способность погружаться в состояние максимальной сосредоточенности. В этом состоянии – состоянии полного отключения от физического мира – он мог анализировать тысячи отдельных фактов, наблюдений, предположений и гипотез. Благодаря такому всеобъемлющему охвату и синтезу Пендергаст был способен воссоздавать сцены из прошлого и помещать себя в несуществующие более места и общество давно исчезнувших людей. Эта практика иногда приводила к поразительным открытиям, сделать которые другим способом было невозможно.

В данный момент ему не хватало интеллектуальной дисциплины, необходимой для того, чтобы перед началом погружения очистить свой мозг от всего постороннего. В его нынешнем состоянии это было чрезвычайно трудно.

Сначала он должен был изолировать и отделить боль, сохраняя при этом максимальную ясность мышления. Отключаясь от всего остального, он начал с математической задачи – с интеграции e−(x2), возведения e в степень минус х в квадрате.

Боль осталась.

Пендергаст перешел к тензорному исчислению, решая в уме одновременно две задачи векторного анализа.

Боль никуда не девалась.

Ему требовался иной подход. Учащенно дыша, плотно, но без напряжения сомкнув веки, невероятным усилием воли отвлекая свой разум от боли, пронизывающей тело, Пендергаст позволил воображению сформировать небольшую идеальную орхидею. Несколько мгновений этот образ парил перед ним, вращаясь в абсолютной темноте. Затем Пендергаст позволил орхидее неторопливо разложиться на отдельные части: лепестки, чашелистик, завязь…

Он сосредоточился на одной детали – губе, нижнем лепестке цветка. Усилием воли заставил остальные части цветка раствориться в темноте и позволил губе расти, пока она не заняла все поле его мысленного взора. Она продолжала расти, расширяясь с геометрической точностью, пока он не сумел через энзимы, нити ДНК и электронные оболочки разглядеть саму атомную структуру и еще глубже – частицы податомного уровня. Долгое мгновение Пендергаст отстраненно наблюдал, как самые глубинные и скрытые элементы в структуре орхидеи двигаются по своим странным и непостижимым курсам. Колоссальным усилием воли он остановил атомный двигатель цветка, и бессчетные миллиарды частиц зависли неподвижно в черном вакууме его воображения.

Когда он наконец прогнал губу орхидеи из своего воображения, боль исчезла.

Он мысленно покинул несостоявшуюся детскую, спустился по лестнице и через закрытую входную дверь вышел на улицу. Была ночь, то ли шесть, то ли девять месяцев назад.

Внезапно дом, из которого он только что вышел, полыхнул ярким пламенем. На его глазах – на глазах бестелесного, бессильного, не имеющего возможности действовать наблюдателя – горючие вещества быстро помогли пламени проникнуть на третий этаж жилища. В темном проулке он увидел две убегающие фигуры.

Почти сразу к треску пламени добавились женские вопли. Собралась толпа, люди кричали, бились в истерике. Несколько мужчин попытались взломать запертую парадную дверь импровизированными таранами. У них ушла на это почти минута, и к тому времени женские крики смолкли, а третий этаж дома начал обваливаться в огненную мешанину балок и раскаленных потолочных плит. Тем не менее несколько человек (среди них Пендергаст узнал Фабио) вбежали в здание и быстро образовали цепочку, передавая друг другу ведра с водой.

Пендергаст наблюдал за этой бешеной активностью, за этим призрачным созданием его интеллекта и памяти. Через полчаса огонь погасили, но поджигатели добились своего. Пендергаст увидел новую фигуру, бегущую по Рио-Параноа. В этом человеке он сразу узнал своего сына Альбана. Но такого Альбана он еще не видел. Куда девался обычно высокомерный, презрительный, скучающий Альбан, которого он знал? Этот человек был вне себя от волнения. Судя по виду, бежать ему пришлось издалека. Запыхавшийся, он протолкнулся через толпу к двери дома 31.

У двери его встретил его первый помощник Фабио, лицо которого было покрыто потом вперемешку с сажей. Альбан попытался оттолкнуть Фабио в сторону, но тот твердо стоял в дверях, отчаянно мотая головой и тихо умоляя Альбана не пытаться входить внутрь.

Наконец Альбан отшатнулся назад. Он оперся рукой о стену, чтобы не упасть. Пендергасту, видевшему эту картину мысленным взором, казалось, что мир Альбана вот-вот готов рухнуть. Его сын рвал на себе волосы, колотил руками по черной стене, полустонал, полувыл от отчаяния. Пендергаст еще не видел такого полного отчаяния. И уж точно никогда не предполагал увидеть Альбана в таком состоянии.

Внезапно Альбан переменился. Он стал спокойным, почти неестественно спокойным. Окинул взглядом сгоревший, все еще дымящийся дом, его разрушенные верхние этажи, откуда сыпались раскаленные угли. Затем повернулся к Фабио и низким взволнованным голосом задал несколько конкретных вопросов. Фабио слушал его, кивая в ответ. Потом оба развернулись и двинулись по боковой улочке.

На несколько мгновений сцена перед мысленным взором Пендергаста исчезла. Когда он снова обрел мысленное зрение, место действия переменилось. Он оказался снаружи того самого комплекса зданий на вершине Cidade dos Anjos, из которого его привезли на пожарище меньше часа назад. Но теперь это место было больше похоже на военный лагерь, чем на жилище. Ограждение патрулировали два охранника, по двору ходили туда-сюда собаки с проводниками в толстых кожаных перчатках. Окна верхнего этажа центрального здания были ярко освещены, оттуда доносились разговоры и резкий смех. Со своей выгодной позиции в тени по другую сторону улицы Пендергаст заметил в одном из окон силуэт крупного, крепко сбитого человека. Это был О Пунхо – Кулак.