Читать книгу "Записки человека долга - Александр Бушков"

Таких в войну было немало, и обходилась с ними жизнь по-всякому. Кто успевал в одну-единственную атаку сходить без возврата, кто помаленьку матерел. Мы, старослужащие и обстрелянные, конечно, старались таких вот воробышков в быстром темпе обучить всем необходимым на войне премудростям, то есть одной-единственной: не угробиться сдуру. И тут уж начинались нюансы. Сопляки попадались разные. Один будто ошалеет от своей единственной звездюльки, советов не слушает, уму-разуму учиться не желает, давит гонором, когда надо и не надо. Такие быстро гибли. Другой – как наш воробышек – будет поумнее. Гонор свой свернет вчетверо и засунет куда подальше, звездой не давит, присматривается, приглядывается, на ус мотает, понимает, что пока еще он никто и звать его никак и, чтобы не просто выжить, а настоящим командиром стать, нужно прислушиваться к тем, кто сюда, за Одер, притопал своими ногами черт знает из каких далей, и не просто прогулочкой шли…

Короче говоря, пока что наш только начал обтесываться и прилаживаться, так что взводом фактически командовал Афоня. Ну, конечно, не так, чтобы отодвинуть воробышка локтем и самолично отдавать приказы. Такие дела гораздо тоньше делаются. Командовал командир, а заправлял Афоня. И все до единого это знали. И уж если Афоня что сказал…

Война – дело грязное. Особенно та Отечественная, которая Великая. И это чистая правда, что наш брат-славянин, оказавшись в Германии, себя держал отнюдь не ангельски. Я и про трофеи, и про женщин. С немецким женским полом иногда поступали… очень уж грязно. Ну чего уж там, как говорится, выбирай, фрау, кто из нас десяти тебе первым нравится, кто вторым. Я не замешан, честное слово. И не стану ни одобрять, ни осуждать. Это было – и все тут. Не переиграешь. Хотя, должен уточнить, не так уж и редко немки на это шли по доброй воле. Где за тушенку, где от страха, где по исконной бабьей причине: поживи лет несколько без мужика… У меня в одном городишке, каюсь, с одной ладненькой так и получилось – по обоюдному согласию и той самой причине. Обвенчались, пожили пару месяцев, а потом ее Теодора погнали в Польшу и там, в первую же неделю… Тут оголодаешь, особенно когда в конце войны немцы запустили тотальную мобилизацию и гребли всех подряд…

Ну так вот. В нашем взводе ни малейшего насилия над немками не случалось ни разу. Кое-кто и рад бы, но у Афони не забалуешь. Афоня был категорически против этого, о чем дал знать моментально и открытым текстом сказал, что по начальству бегать не будет, сам разберется. Не одобрял он такого, и все тут. Насчет трофеев имел другое мнение, противоположное. Говорил, что так уж заведено испокон веков: чтобы солдат брал трофеи. Но и тут у него имелись свои нюансики. Для него трофей – это все бесхозное, брошенное. А вот вывернуть немцу карманы или нагрести добра в «сидор» при имеющихся тут же в доме хозяевах – это, по мнению Афони, был недопустимый грабеж. И знаете, вот такую его жизненную позицию я тогда разделял вполне, да и сейчас считаю, что она была насквозь правильная…

А еще была такая прямо-таки закономерность: если мы чем-то овладевали после тяжелых боев и большой крови – и к бабке не ходи, жди от брата-славянина разгула. А вот там, куда просто вошли, в особенности если перед этим какое-то время не было кровавых дел, – там будет гораздо, гораздо спокойнее. Без проказ, конечно, не обойдется, но будет их гораздо меньше, чем во взятой с бою местности. Объяснения этому есть, но я не о том…

В общем, в тот городок мы вошли без единого выстрела, после трехдневного марша, так что обстояло именно что спокойно, даже иные любители погулять притихли. Ну, понимаете, когда вокруг полно разбитых зданий, сгоревших танков, покойников неубранных куча – это одно. А когда все вокруг целехонькое, ни одно окно не разбито, чистенькое и мирное все, будто с мылом вымытое – тут как-то и не вполне удобно… Насчет мыла я не в переносном смысле – сам видел, как немки тротуары швабрами с мылом мыли, представляете?

Афоня – мужик хозяйственный, едва огляделся, тут же нашел для взвода небольшой такой двухэтажный особнячок в липовом, как бы его обозвать, то ли лесочке, то ли садике. В общем, лип десятка два, ограда высокая и особнячок. Конечно, понадобился бы этот домик кому-то из начальства, нас бы оттуда мигом турнули – но, видимо, на начальство и так хватило. А больше взвода в домик тот не особенно и впихнешь, так что мы обосновались очень даже культурно.

Лева Гройцман у нас немецкий более-менее знал, быстренько разобрался по фотографиям и документам, что хозяин – инженер.

А впрочем, насчет фотографий – тут и немецкого не надо было знать: разные стройки, мосты там, фабрики и все такое прочее. Будни технической интеллигенции, в общем.

Самого герра инженера мы не застали – только его фрау с дочкой. Куда он девался, аллах его ведает. Фрау клялась и божилась Левке, что муж не на фронте, а где-то в тылу, на каком-то таком секретном объекте, что она и сама ведать не ведает, что там делается, разве что по паре мужниных обмолвок полагает, что речь идет об электротехнике. Очень может быть, и не врала. Мало ли таких объектов, что у нас, что у немцев, что по всему свету…

Очень даже ничего была фрау, сорока еще не стукнуло. И дочке лет шестнадцать. Эта вообще… Волосы золотые, глазищи, фигурка… Наши, конечно, усами зашевелили моментально, но Афоня бровью повел – и у всех, простите, поопускалось.

Первые несколько дней мама с дочкой нас боялись жутко. Сидели у себя в дальней комнатушке, а если случалось выйти по каким-нибудь неизбежным надобностям, сразу видно было, что у них каждая жилочка со страху трясется, как телеграфный провод на сильном ветру.

Потом немного успокоились. Не то чтобы стали с нами держаться запанибрата, но успокоились, не шарахались, дошло до них, что не будут ни насиловать, ни на масле жарить. Даже одеваться стали нормально – а когда мы пришли, они сидели, чуть ли не в дерюгу завернутые, растрепанные, перемазанные чем-то – чтобы, значит, не польстились… Пару раз улыбнулись даже уже без заискивания, а вполне нормально. И честно вам признаюсь, промеж ребят пошли разговоры, что, пожалуй, стоит, не нарушая Афониных строгих указаний, попробовать приударить культурно, чтобы довести дело до доброго согласия. Мало ли было случаев? Кто постарше, целил на маму, народ помоложе – на Эльзу, на дочку. Шестнадцать-то шестнадцать, но все при ней, не заморыш и не тростиночка, можно сказать, созрела.

А тут этот сучий капитан… Фамилия ни к чему – не такая уж редкая, много приличных людей ее носят. Из штаба батальона, имел отношение к разведке. Сука такая…

Вы поймите меня правильно. Никогда не считал и не считаю, что всех штабных нужно чохом записывать в тыловые шкуры и прочие неприглядные элементы. Я кадровый и прекрасно понимаю: без штаба в наши времена воевать невозможно. Как и без кучи тыловых служб. Не в том дело. Дело в том, что за человек.

А человек был полное дерьмо. На передок ухитрялся по месяцу носа не казать, хотя по должности ему как раз полагалось. Зато умел так повернуть, что орденки ему сыпались не раз и не два.

Не знаю всех тонкостей, но иные прохиндеи, из штаба носа не высунув, ухитрялись и при боевых наградах оказаться, и в звании быстренько подрасти.