Читать книгу "Моя строгая Госпожа - Эрик Романидис"

На последних словах брюнетка согнула указательный и средний пальцы на обеих руках, будто ставя кавычки. Весь ее вид говорил о том, что она возмущена до глубины души… а еще, что она ненавидит богатых толстосумов, которые платят за дурацкие спектакли, в которых нет ни капельки правды, и ждут от них волшебных метаморфоз и душевных прозрений.

Горячая речь Дамианы заставила Стилетто засомневаться, но он все еще не верил в ее искренность – слишком большой груз был у него за плечами.

– А сколько людей томятся в ваших темницах? – спросил он и подошел ближе, не спуская глаз с лица верховной правительницы. – Так же, как томился и я десять лет назад?

На узком скальном уступе, озаренном золотисто-розовыми лучами закатного солнца, повисла гробовая тишина. Девушки хмурились, смотрели на одноглазого грека сначала недоуменно – о чем он вообще? Десять лет назад? Это же было так давно, и… А затем их лица стали меняться, на них проступило узнавание, удивление, тревога.

Только Ангелика и Дамиана никак не отреагировали. Первая лишь улыбнулась его словам – она ведь уже знала. А вторая… Она чуть приподняла левую бровь, словно спрашивая: и что? Стилетто даже заподозрил, что она тоже узнала его уже давно, только показывать этого не хотела… Или подобное открытие ничего не значило для первой владычицы. От последней мысли мужчине почему-то стало горько.

Но времени на внутренние разочарования не было – София подошла к нему очень близко, внимательно всмотрелась в лицо, потрогала татуировки на руках и пораженно покачала головой:

– Так это ты тот грек, которого нам прислал для перевоспитания вместе с юной Ангеликой старый Лучано? Но ты… ты был совсем другим…

Стилетто машинально отступил назад – ему не хотелось, чтобы эта женщина снова к нему притрагивалась. Тем более так, будто она нормальный человек, который умеет удивляться и сопереживать. София недоуменно приподняла брови, но идти за ним не стала, видимо, признавая его право на личную территорию, неподчинение, свободу.

Сейчас они стояли перед ним все. Царицы. Каждую он узнавал, о каждой было много воспоминаний – иногда болезненных, иногда приятных. Но все равно казалось, что эта сцена на скалистом утесе, повисшем над морскими волнами в лучах заката, не реальна. Что она происходит только в воображении и скоро он очнется, вернувшись в настоящий мир, где властвуют совсем другие силы.

Мужчина переводил взгляд с одного лица на другое, встречался взглядом с фиолетовыми, зелеными, серыми, черными и голубыми глазами и силился разглядеть в них искры обмана. Но ничего такого там не было, они смотрели на него… с теплотой?

– А я сразу узнала тебя, мой дорогой, – заговорила Ангелика, когда Стилетто на нее посмотрел. – Ведь мы выросли в Афинах вместе. Вместе прошли этот длинный путь…

– Только пути были разные, – услышал одноглазый грек свой собственный голос, ставший внезапно хриплым и каким-то надтреснутым. – Тебя приняли в царицы, а меня отдали в рабы. И ты – моя верная и любимая – стала одним из моих первых палачей.

Ангелика в ужасе прикрыла рот рукой, по щекам покатились слезы, но Стилетто не мог остановиться. Он все смотрел на нее и говорил:

– Это было самое страшное. И самое безнадежное.

Ветер зашуршал мелкими камушками и стеблями редкой травы, волны ударились в твердыню утеса. Громкими были эти звуки? Тихими? Никто из шести людей, замерших на маленьком выступе, не смог бы ответить на эти вопросы. Они ничего не слышали в мрачном гнетущем молчании, накрывшем окружающий мир глухим саваном. Но вечно так продолжаться не могло…

Глава 27

На лице Ангелики появилось новое, невиданное им ранее выражение тоски и отчаянья. Она обратилась к Стилетто со слезами в голосе, в растерянности почти переходя на крик:

– Но ведь все-таки ты простил меня, мой милый? Я же… Все это время я ждала тебя, я помнила о тебе!

Но Стилетто продолжал, словно не слыша ее. Он, словно заведенный, ходил взад-вперед по узкой каменной площадке, с силой рассекая кинжалом теплый вечерний воздух, сам не отдавая себе отчета, что делает ровно столько шагов, сколько требовалось, чтобы пройти от стены к стене в его крохотной камере в тюрьме Коридаллос.

– Да, это правда. Когда я приплыл на этот остров, у меня была только одна цель – месть. Я хотел наказать вас всех! Каждую из вас! За мою загубленную молодость! Разрушить этот проклятый остров, уничтожить его, как вы уничтожили мою жизнь! Но…

Внезапно он остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду. Он замер и, сжав кулаки, попытался справиться с одолевавшими его эмоциями, но через пару секунд его губы предательски задрожали, а лицо залила густая краска. Царицы переглянулись с понимающими улыбками. Им уже не раз доводилось видеть это выражение лица, когда сильный мужчина проигрывает схватку со своей страстью. Последняя отчаянная вспышка перед полным смирением. Стилетто, заметив их улыбки, в бессильной ярости топнул ногой по пыльным камням:

– Вам смешно?! Я знаю, о чем вы думаете, проклятые самки! Проклятая Тема! Да, я так сильно завяз в ней, что выбраться уже не мог. Это вы сделали меня таким! Нет, нет, не все, была одна, которая нанесла решающий удар, которая добила меня, сделала меня тем, что я есть.

Мужчина какое-то время, тяжело дыша, смотрел на Цариц исподлобья, потом, словно разглядев нечто ужасное, отшатнулся назад, рискуя сорваться в ревущую прибоем пропасть у себя за спиной. Окончательно потеряв самообладание, он бормотал, как безумный:

– Я помню, я все помню. Лишь одной из вас удалось сломать мою волю к сопротивлению, проникнуть ко мне в голову и копаться там, как у себя в кармане. Именно после той, последней, я признался сам себе, что я – раб. Каким бы я ни был бойцом, крутым мафиозо, да стань я кем угодно! Я понял, что глубоко внутри я – нижний, я получаю радость от боли и восторг от унижения, что единственный настоящий оргазм для меня – это оргазм, который я получаю, стоя на коленях, глядя на свою королеву снизу-вверх, и только снизу-вверх!

– Так и кем же была эта счастливица? – возвысила голос Дамиана, иронично изогнув черную бровь. Казалось, ни страстные откровения обезумевшего грека, ни острый кинжал в его руке не произвели на Цариц ровным счетом никакого впечатления.

– Я не знаю!

Стилетто в бешенстве переводил острие кинжала с одной женщины на другую, словно прицеливаясь, глаза его горели лихорадочным блеском.

– Если бы я только знал, я бы немедля убил ее! Но я не помню! Я был настолько раздавлен, что вместо воспоминаний об этом зияет черная дыра. В памяти сохранились лишь туманные обрывки… Там было темно, она была в черном костюме… И в маске. Это воспоминание мучило меня все эти годы, не отпускало ни на секунду, поэтому я и решил вернуться на остров и во всем разобраться. Я даже решился снова пройти все круги пыток, с каждой из вас, в надежде, что это поможет мне вычислить ту самую, которую я ищу.

Не спуская глаз с Цариц, он красноречиво провел кинжалом рядом с горлом, демонстрируя, какая участь ждет его мучительницу. В наступившей тишине, прерываемой лишь шумом прибоя, послышался насмешливый голос Софии: