Читать книгу "Аристократия в Европе 1815-1914 - Доминик Ливен"

Принц Хлодвиг Гогенлоэ-Шиллингфюрст, будущий канцлер Германии, объясняя, почему представители верхних слоев южногерманского дворянства в XIX веке ведут бесцельную и не способную дать чувство удовлетворения жизнь, заявлял, что в современном мире дворяне почти лишены возможности играть важную роль в какой-либо сфере — политической, военной или экономической. Он добавлял также, что «истинными счастливцами в этой стране, по крайней мере, среди представителей нашего класса, являются не мужчины, а женщины, в том случае, если они способны оценить все выгоды своего положения». Смысл этих слов ясен: так как женщины по природе своей не могут оказывать значительного воздействия на жизнь государства, они, в отличие от мужчин, по крайней мере не испытывают разочарования[227].

Большинство представительниц аристократии безоговорочно принимали тот образ жизни, к которому были предназначены по рождению. В этом нет ничего удивительного, если учесть, что традиционная роль женщины в обществе была не только заранее предначертана, престижна и необременительна, но и одобрялась с точки зрения древних и глубоко укоренившихся ценностей. Баронесса фон Шпитцемберг могла согласиться со своей сестрой, утверждавшей, что большинство представительниц немецкого дворянства мало образованны и, в сущности, их интересы не выходят за пределы собственного дома. Но она и сама считала, что жена не имеет права влиять на своего мужа, когда он принимает важные решения относительно своей карьеры; ей следует всем сердцем поддерживать его, какой бы выбор он ни сделал. Принцесса Дэйзи Плесская, значительно менее счастливая в браке, и с презрением отзывавшаяся о подчиненном положении женщины в Германии, придерживалась более независимых взглядов.

Она отмечала в своих мемуарах, что «всякая женщина, у которой есть муж, дети и дом, связана. Такая женщина вынуждена жить согласно тому положению, для которого ее едва ли не наняли. (И если случается так, что это положение ее не удовлетворяет, она не может ни заявить об этом, ни что-либо изменить). И только в том случае, если женщина согласна любоваться своим отражением в зеркале, заводить друзей среди дураков (по большей части) и радоваться тому, что у нее есть меха и бриллианты, забывая о своей душе, она может быть счастлива»[228].

Высшее общество руководствовалось множеством правил и условностей, публичное пренебрежение которыми обычно вело к изгнанию из светских кругов. Иногда эти правила коренились, по крайней мере в теории, в моральных принципах. Баронесса Шпитцемберг пришла в ужас, столкнувшись с гомосексуальным окружением Вильгельма И, центральной фигурой которого был принц Филипп Ойленбергский, интимный друг кайзера. «Все это весьма прискорбно, так как в обществе царит полное равнодушие… — отмечала баронесса. — Но этика и нравственные представления требуют, чтобы такой грешник подвергался бойкоту, полному остракизму»[229].

Большинство правил, однако, были связаны не столько с принципами морали, сколько со стремлением сохранить недоступность высшего общества и заставить его новых членов, как молодых аристократов, так и тех, кто пробился из более низких слоев, сообразовываться с его кодексом. Главное правило определяло, кого и в каких случаях следует или же не следует принимать в общество. Даже в конце девятнадцатого века относительно свободомыслящая графиня Уорвик полагала, что «армейских и морских офицеров, дипломатов и священнослужителей можно пригласить ко второму завтраку или обеду. Викария, в том случае, если он джентльмен, можно постоянно приглашать к воскресному обеду или ужину. Докторов и адвокатов можно приглашать на приемы в саду, но ни в коем случае — ко второму завтраку или обеду. Всякого, кто связан с искусствами, сценой, торговлей или коммерцией, вне зависимости от достигнутых на этих поприщах успехов, не следует приглашать в дом вообще»[230].

Утренние визиты, во время которых гости непременно должны были оставлять свою визитную карточку, приглашения на обед и даже случайные встречи на улице — все совершалось в соответствии с тщательно разработанным этикетом. Согласно мнению Леоноры Давыдовой, эти правила этикета позволяли уважаемым членам высшего общества решать, следует ли принять или отвергнуть новых претендентов. Были написаны книги, целью которых являлась помощь претендентам или иностранцам, блуждающим в лабиринте светских правил и условностей. Например, путеводитель по России, выпущенный Марри[231] предупреждал тех, кто намеревался вращаться в петербургском аристократическом обществе, что этому может содействовать свободное владение французским языком, существенны также рекомендательные письма и туго набитый кошелек. «В Петербурге неизбежны значительные, чтобы не сказать чрезмерные, расходы, в особенности, если гость столицы пожелает принять участие в развлечениях и увеселениях, которые на протяжении зимних месяцев следуют друг за другом непрерывно; издержки будут примерно в полтора раза больше, чем в Вене или в Риме»[232].

В 1865 г. Марри сообщает своим читателям, что «дамам, желающим провести «сезон» в Петербурге, следует помнить: русские дамы одеваются весьма роскошно, хотя и с большим вкусом. Так как заказать туалеты в Петербурге чрезвычайно дорого, дамам лучше иметь при себе весь необходимый гардероб. Что же касается балов, единственным танцем, к которому иностранец не сможет присоединиться сразу же, является мазурка». Подобно высшему обществу всех европейских столиц, жизнь петербургского света подчинена строгому распорядку:

«Зима в России является временем развлечений. Прибывшие в Петербург путешественники, снабженные рекомендательными письмами, убедятся, что салоны здесь так же блистательны, как и салоны Парижа. Обеды, приемы, званые вечера и балы следуют друг за другом столь быстро, что светскому человеку зима покажется скорее слишком короткой, чем слишком длинной. Однако в течение сорока дней, предшествующих Пасхе, балов не бывает. Рождество, сопровождаемое маскарадами, является самым веселым временем. В эти дни дается два или три придворных бала.

При дворе необходимо появляться в мундире. В обществе говорят в основном по-французски, но многие понимают и по-английски. Прибывшим в город иностранцам полагается первыми наносить визиты, их либо возвращают лично, либо оставляют визитную карточку. В том случае, если хозяина нет дома, оставляя карточку, следует загнуть один из ее углов. Если иностранец был представлен на званом вечере нескольким лицам, на следующий день ему следует оставить свою визитную карточку в приемной у каждого из них. Лица, представленные иностранцу, в свою очередь, соблюдают по отношению к нему то же правило учтивости. В С.-Петербурге очень пунктуальны по части визитных карточек, которые оставляют после приемов и представлений визиты полагается наносить между тремя и пятью часами пополудни; обеды, по обыкновению, назначаются на шесть или на половину седьмого; приемы начинаются около десяти часов вечера и длятся до очень позднего часа»[233].