Читать книгу "Навуходоносор II - Даниель Арно"

Писцам Навуходоносора были известны даже «соответствия». «Дом под высокой кровлей» они именовали также «Дворцом неба и земли». Это было не просто несколько высокопарное выражение, употребленное вместо того, чтобы просто сказать «всего мира». Оно явно говорило о двух частях вселенной, которые Мардук сделал «зеркалом» друг для друга: Вавилон и его храм, расположенные на земле, имели отражение на небе; вместе с тем они, наоборот, были посюсторонним отблеском астрального образа горнего мира. Следы этих мистических умозрений можно найти в архитектуре столицы и ее декоративном оформлении. Строители применили там шестидесятеричную систему, что не укрывается от сведущего наблюдателя. Так, на Священной дороге было по 60 львов с каждой стороны. Еще более детальные подсчеты показывают, что и размеры изображенных животных не случайны: каждый телец и дракон на воротах Иштар имеет четыре локтя в высоту и каждый сделан из двадцати четырех (шестью четыре) рядов кирпичей.

Декор потолка «святая святых» «Дома правды» в Барсиппе навеян теми же мистическими представлениями. К сожалению, теперь от него ничего не сохранилось, а описания, время от времени встречающиеся в надписях Навуходоносора, неточны и неполны. Соединение «злата и самоцветов» на нем изображало «письмена небес». Вообще-то в искусстве того времени, кажется, были излюбленными и широко применялись такие сочетания, роль которых была чисто орнаментальной; так были украшены, к примеру, священные ладьи Мардука и Набу. Но в этом священном месте задумавшие его декор художники, бесспорно, ставили перед собой более амбициозную задачу. Таким подбором материалов они хотели передать, как принято было говорить, «убранство небесных обителей», то есть зрелище, видимое вавилонянам на ночном небе. Сочетание металла и камней было земным напоминанием о нем. Если мы, конечно, правильно понимаем употребленное выражение, то разделение балок «на три части» воспроизводило даже «пути» небесного свода. Вавилоняне делили его на три полосы, расстилавшиеся от горизонта до горизонта с востока на запад, располагая в них созвездия и планеты, и каждой из частей соответствовал один из важнейших богов пантеона. Согласно «Энума элиш», так устроил небесное пространство Мардук; но это был явно поздний и небеспристрастный тезис. Только ревностные усилия почитателей перенесли на бога славу первоустроителя вселенной, первоначально ему не приписывавшуюся. Даже в VI веке астрологи и астрономы не считали себя обязанными доверять жрецам «Дома под высокой кровлей» и не принимали этой узурпации. Вследствие этого Мардук даже не имел права использовать в своем «жилище» этот космический порядок; из всех храмов Вавилонии он подобал лишь святилищу его сына. К тому же Набу был владыкой клинописных знаков — важнейшего элемента во всем комплексе всемирных соответствий. Вот здесь это изображение было на своем месте — над головой бога, то есть его культовой статуи; она всегда созерцала в своей «святая святых» письмена небес, а сам бог в то же самое время мог видеть планеты и звезды сверху.

ВОЗВРАТ К ДРЕВНОСТИ ИЛИ ОБРАЩЕНИЕ К ЧУДОВИЩАМ?

В «стране» говорили на многих языках — не только на вавилонском. Веком ранее это явление поразило одного ниппурского жителя, письменно поделившегося своим изумлением. Вавилонян VI века перестали интересовать иностранные наречия. Это удивительно, поскольку в это время благодаря политике их государя Навуходоносора иностранцев в Вавилонии стало намного больше.

Писцы на глине продолжали существовавшую несколько тысячелетий традицию; но во всех канцеляриях (прежде всего в дворцовой) наряду с ними работали специалисты, писавшие на коже по-арамейски. Их статус не был ниже, во многих случаях они играли заметную роль. Например, одному из них было поручено вести дела с Киликией, где вавилонского языка и письменности никогда не знали. Подобные культуры могли дать вавилонянам новые, зачастую экзотические взгляды на мир, однако те не обращали на них никакого внимания; но в то же время с их стороны не было и враждебности или даже просто пренебрежения. Они совершенно не собирались выходить за пределы традиционного образа мысли и письменности — вот и всё.

Самым широко распространенным из других языков тогда был арамейский: только его худо-бедно понимали почти по всей империи и даже дальше — например, в Египте. Все тексты на нем пропали, но в свое время в «стране Шумера и Аккада» они были доступны. Местная литература могла многое перенять оттуда, однако она осталась непроницаемой для внешних влияний. Правда, частная переписка тех времен свидетельствует, что в повседневный вавилонский язык понемногу проникали элементы арамейского разговорного наречия: писцы на глине и их клиенты были, в общем, двуязычны. Однако в школах преподавали только «классический» язык. Поэтому иноземное влияние на вавилонское искусство сводилось к нулю.

И наоборот, вавилонская власть могла бы претендовать на то, чтобы распространить вавилонский язык и словесность на подчиненные ей области. В каком-то смысле она так и поступала: мы находим клинописные надписи и на западе — в Вади-Брисса и Нахр-эль-Кельбе, и на востоке — в Сузиане, и на юге — на острове Файлака. Но все они представляют собой официальные документы; их назначением было засвидетельствовать политическое — и только политическое — присутствие Вавилона. Навуходоносор так же мало обращал на это внимания, как и ассирийцы веком ранее: он никоим образом не пытался сделать цивилизацию Нижнего Двуречья соперницей местных культур разных частей империи, чтобы она победила их, а то и вытеснила, став преобладающей. И он, и его современники проявляли лояльность ко всем этим культурам и очень просто приспосабливались к их существованию.

Лишь коротенькие записи на глине говорят нам сегодня о пользовании арамейским языком в Вавилонии, но на практике он был весьма распространен по всей ее территории. Известен поразительный факт: на кирпичах для перестройки ступенчатой башни в столице наряду с обычной титулатурой «Навуходоносора, царя Вавилона», исполненной клинописью, встречаются и краткие арамейские клейма. Они предназначались для строителей, которые, следовательно, были грамотными, но умели читать только алфавитное письмо. Со временем значение арамейского языка только росло за счет вавилонского; его продвижение, к примеру, заметно на острове Файлака, а если так было в Персидском заливе, то уж тем более имело место в низовьях Тигра и Евфрата.

Несмотря на всё это, писцы, воспитанные на древней славной системе письма, оставались совершенно чужды арамейскому алфавиту. Между тем по сравнению со сложнейшей месопотамской письменностью он был чрезвычайно прост. Тем удивительнее явное равнодушие к нему носителей вавилонской письменной культуры, равно как и их невежество.

Один судебный процесс служит великолепным примером, иллюстрирующим положение дел, сложившееся всего поколение спустя после Навуходоносора. Преступление, рассматриваемое в суде, было совершено еще при нем, но приговор вынесен 24 года спустя, на семнадцатом году царствования Набонида, 7 июля 539 года по нашему календарю.

Начальники в храме Иштар и Нанайи в Уруке «отвели к судьям Набонида, царя Вавилона, Нанайя-хуссини, служанку, у которой на руке знак звезды и написано “Нанайе”, с сыном ее», а также их нанимателя. Тот представил совершенно неправдоподобное объяснение: «Я купил Нанайя-хуссини за серебро, но она бежала от меня в царство Амель-Мардука, царя Вавилона, пометила себе руку звездой и написала себе на руке “Нанайе”». Потом он якобы вернул ее себе уже с этим клеймом. Свидетельство служанки опровергало слова господина и звучало более правдоподобно: «Когда еще не купил меня за серебро, прежний мой хозяин посвятил меня Нанайе».