Читать книгу "Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами - Сергей Макеев"

Умер от голода в блокадном Ленинграде.

Поэт Николай Клюев душевно привязался к младшей сестре Маши — Елене Добролюбовой, часто писал ей письма. В 1908 году крестьянский поэт посвятил ей стихотворение:

Ты всё келейнее и строже, Непостижимее на взгляд… О, кто же, милостивый боже, В твоей печали виноват? Жених с простреленною грудью, Сестра, погибшая в бою, — Все по вечернему безлюдью Сойдутся в хижину твою. И не поверишь яви зрячей, Когда торжественно в ночи Тебе — за боль, за подвиг плача — Вручатся вечности ключи.

Постепенно Клюев отошел от революции и на время скрылся в своей олонецкой глуши.

Все они ушли — кто «в народ», кто в себя.

А Блок остался.

Он все еще верил в революцию, призывал «слушать музыку революции». Но тот образ революции, который представляли себе почти все русские интеллигенты, упомянутые в этом очерке, был отринут. На смену двенадцати апостолам явились двенадцать расхристанных. Об этом на самом деле поэма Блока «Двенадцать», непонятая современниками и не переосмысленная сегодня. Поэт еще надеялся на воскрешение памяти, в финале он явил главного героя поэмы:

…И за вьюгой невидим, И от пули невредим, Нежной поступью надвьюжной, Снежной россыпью жемчужной, В белом венчике из роз — Впереди — Исус Христос.

Но лишь поэт видит его, и больше никто…

Блок не скоро понял, что революция обманула его.

А когда понял, не вынес этого и умер.

Может быть, самая роковая ошибка русской революции — в отказе от Христа.

Три дня свободы майора Пугачева

Помните финальную реплику в фильме Тенгиза Абуладзе «Покаяние»:

— К чему дорога, если она не приводит к храму?

Рассказ Варлама Шаламова «Последний бой майора Пугачева» — пожалуй, самый известный из «Колымских рассказов». Он создан на документальной основе. Проза Шаламова вообще нелегкое, даже мучительное чтение. Но «Последний бой…» — ближе, понятнее читателю: в нем есть активный протест против тирании, страстный порыв к свободе, надежда на спасение и — героическая гибель.

И в то же время это самый загадочный рассказ Шаламова: так разительно он отличается от всех почти рассказов и очерков, включенных в четыре книги «Колымских рассказов». В целом это книги отчаяния и безысходности, картина нравственной и духовной деградации людей, безвинное мученичество; а в «Последнем бое…» — пафос сопротивления, пробуждение человеческого достоинства, отвага и товарищество.

Шаламов говорил о своих рассказах, что это «новая проза» — «проза, выстраданная, как документ». Он считал, что роман и вообще художественная литература — изжили себя, что читатель доверяет преимущественно документальному отображению действительности. В «Колымских рассказах» действительно изображены реальные люди, приведены подлинные судьбы и события. Автор, с одной стороны, не отрицал присутствия в рассказах художественного вымысла, но тут же настаивал, что «любой факт в „КР“ неопровержим».

В. Т. Шаламов — выдающийся поэт и писатель, глубокий мыслитель и яркий публицист. Но и крайне противоречивая натура. В частности, к некоторым его заявлениям о собственном творчестве следует относиться с осторожностью. Поэтому я просто расскажу о реальном событии, которое послужило сюжетной основой «Последнего боя майора Пугачева». Читатель может сам сопоставить рассказ с невыдуманной историей вооруженного побега.

Итак…

«Пахан»

Ивану Тонконогову недавно исполнилось двадцать восемь лет. До войны он работал фотографом на Украине, первый срок получил в шестнадцать лет за хулиганство. Через два года вышел, вел жизнь беспутную и снова угодил под суд, уже как «социально опасный элемент» (СОЭ). Вышел в сорок первом — и тут война. Мобилизовать его не успели, в Сумскую область вошли немцы. Тонконогов добровольно поступил служить в полицию. По оценке оккупационных властей Иван был хорошим полицаем. Он, например, лично арестовал семью Костенко, мужа и жену, за связь с партизанами, при этом избивал и мучил обоих. Допросы всегда проводил с пристрастием, до крови. Люди видели, как Тонконогов конвоировал людей на расстрелы, но стрелял ли сам, не известно. Однажды полицаи отняли у вдовы рыбацкую сеть, она пришла жаловаться. Тонконогов выпорол ее шомполом, чтоб неповадно было жаловаться на представителей новой власти. За служебное рвение Тонконогова повысили в должности до инспектора городской полиции, затем до адъютанта начальника, наконец, он сам стал начальником полиции.

В сорок четвертом, при наступлении наших, он сумел затеряться. После освобождения Украины был призван в Красную армию. Но уже через два месяца его нашли и арестовали. Трибунал приговорил Тонконогова к двадцати пяти годам каторжных работ. Летом следующего года Тонконогов попал на Колыму, прииск имени Максима Горького, лаготделение № 3 в пятидесяти километрах от поселка Ягодное.

Несмотря на молодость, Тонконогов был уже опытным человеком, знал, с кем и как себя поставить. Умел быть нужным начальству, с блатными вел себя «по понятиям», с сильными водил дружбу, а слабых не щадил. Вскоре он стал бригадиром, получал благодарности и грамоты. В бараке у его бригады был свой отсек, а в нем отгорожена личная «каюта», как говорили зэки. У бригадира появились предметы неслыханной в лагере роскоши — гитара и патефон. Чифирь не переводился, случалась и водка. Тонконогов держался «паханом», окруженным «шестерками», к нему захаживали на угощение даже охранники. Со временем отсек бригады перестали запирать на ночь, за порядком следил дневальный, назначенный бригадиром. Тонконогов даже не ходил в общую столовую — по договоренности с начальством дневальный приносил продукты и готовил еду в отсеке.

В общем, устроился Тонконогов наилучшим образом для лагеря. Да еще какого лагеря — особого, каторжного, в котором содержались осужденные за особо тяжкие! Но когда Тонконогов вспоминал, что ему трубить еще двадцать лет с гаком, готов был по-волчьи выть. В сорок восьмом году он начал разрабатывать план побега и подбирать сообщников.

Дюжина

В «каюту» Тонконогова зачастили зэки. Чифирили, слушали песни хозяина под гитару, что-то потихоньку обсуждали.

Не все соглашались с планом Тонконогова. Его дружок, уголовник-рецидивист Носов, отказался бежать, сказал: гиблое дело. Некоторых Тонконогов отсеял сам: просто не предупредил о дне и часе побега.