Читать книгу "Крылатая гвардия. «Есть упоение в бою!» - Кирилл Евстигнеев"

И борьба продолжается. Самолет идет со снижением, мотор по-прежнему работает с перебоями. Но вот послышались знакомые бодрые нотки в его прерывистой мелодии. Чихание – короче, реже… Временами, как бы одумавшись, он переходит на максимальные обороты – и сразу же растет скорость. Сектором газа я осторожно подбираю безопасный режим. Наконец мотор перешел на постоянную и ровную работу. Да такую, что лучше и желать не надо!

Километров за двадцать до Сибиу мы догнали группу, и как ни в чем не бывало я занимаю место в строю.

Тернюк, конечно, не выдержал и с усмешкой бросил в эфир:

– Кирилл, ты что отстал? С Машей целовался?

– Ошибаешься, друг! Я отбивался от возможного «поцелуя» поэтических горных склонов…

На аэродроме инженеры, как всегда, нашли какую-то заумную причину столь странного поведения двигателя и без проволочек навели порядок в моторе. Но в связи с этим всякая транспортировка «живой силы» в фюзеляжах истребителей была запрещена. Она допускалась теперь лишь в исключительнейших случаях: когда полет проходил над равнинной местностью при ясной погоде, когда полностью исключалась возможность встречи с противником.

…Мы на аэродроме Сибиу, где базируются также румынские пилоты. Правда, румын здесь мало, а «мессершмиттов», на которых они летают, и того меньше – всего-то четыре звена. Тесного общения, откровенных разговоров между нами нет. И все же по отдельным коротким встречам и наблюдениям за их работой в воздухе у нас уже сложилось вполне определенное мнение о румынских авиаторах.

Летчики они опытные, зрелые; всем без исключения за тридцать. Возможно, нам не раз приходилось драться в небе друг с другом. Так что не так все просто, как может показаться на первый взгляд. Если вчера вел смертельную схватку, то сегодня не сядешь за дружеский ужин. Кроме разума, который говорит: они теперь наши союзники, есть сердце, его память. И им не прикажешь, не переведешь, как стрелки часов, на десятилетия вперед. Здесь свои, неписаные законы – нужно время, чтобы раскрылись глубины русской души и в нее запали слова: они воевали с нами не по своей воле. (Конечно, не все, но большинство…)

Румынские пилоты взлетали, несмотря на узость взлетно-посадочной полосы, четверками и уходили на задания небольшими группами.

Трудно заглянуть в чужую душу. Еще труднее в ней разобраться. Не знаю почему: возможно, под впечатлением удачно проведенного боя или просто ради хвастовства перед русскими своим умением, выучкой – мол, смотрите, мы тоже не лыком шиты, – но возвращались румыны с задания на бреющем, на максимальной скорости. Над аэродромом они делали эффектную горку с расхождением веером в разные стороны. И кто-либо из них непременно крутил восходящую бочку – вот мы какие, знай наших…

Как же, думалось мне, знавали мы ваших и под Сталинградом, и на Курской дуге, в битве за Днепр и в небе Молдавии.

Удивляло и другое. Перед вылетом на задание они не проводили предварительной подготовки, что обычно – и обязательно! – делалось у нас. Не замечали мы, чтобы кто-то из них стремился помочь товарищу, попавшему в беду. Буржуазный индивидуализм брал верх над такими понятиями, как долг, взаимовыручка, войсковая дружба.

Запомнилось такое. В первый день нашего базирования в Сибиу на взлетную полосу выруливают сначала три, а за ними еще два истребителя Me-109. Пятерка, несмотря на пыльный грунт аэродрома, как вырулила, так и пошла одновременно на взлет. Мы заметили, что один из пилотов не справляется с пилотированием: самолет его, оторвавшись от взлетно-посадочной полосы, сваливается на крыло, потом ударяется о землю, и плоскости отлетают. Уцелевший фюзеляж вместе с кабиной капотировал: ткнулся носом в грунт, перевернулся на спину и замер.

У нас в таких бедственных случаях все, кто на старте и кто видел аварию, бегут к месту катастрофы, чтобы хоть попытаться спасти жизнь пилота. И неважно, знаешь ли ты этого человека или никогда не видел. Командир румынской авиагруппы с брезгливым пренебрежением отдал какое-то распоряжение, по всей вероятности, чтобы вышли «санитарка» и трактор.

– Командир, едем спасать!.. – не выдержав, говорю ему.

Румын понял, что я хочу сказать, но, безнадежно махнув рукой, флегматично ответил:

– Капут.

Надежды на спасение летчика действительно было мало. Но румынский командир видит, что наши техники и механики бегут во все лопатки к упавшему «мессершмитту». Тогда и он ленивым жестом останавливает санитарную машину – мы садимся и едем.

При столкновении с землей летчика выбросило из кабины – он погиб. Трактор оттащил в сторону обломки машины. «Санитарка» забрала труп. А когда мы с румыном подъехали к командному пункту, румынские летчики не задали ни одного вопроса – как будто ничего не случилось…

Более близкое знакомство с пилотами теперь уже союзной Румынии произошло у нас в период десятидневного базирования в Медиаше. Нашему контакту кроме политических аргументов способствовало постоянное общение на земле и в воздухе во время выполнения боевых задач.

Раньше в Медиаше была авиационная школа, которая готовила летчиков. Двухэтажные казармы, жилые и служебные задания, столовая с огромными залами. Несколько маленьких, уютных коттеджей с кафельными и мраморными каминами, отапливаемыми газом, плафонами-светильниками, прочими удобствами.

На всей обстановке лежал отпечаток продолжительного пребывания здесь монарха, короля Румынии Михая. Когда-то в этой школе он осваивал летное дело. Об этом рассказывала мемориальная мраморная доска с позолоченной надписью.

Городок был весь в садах и зелени. На другой стороне аэродрома, на безопасном для полетов удалении, виднелись отроги Восточных и Южных Карпат. Взлетно-посадочная полоса располагалась по направлению, соответствующему максимальному значению розы ветров. Слабое движение потока воздуха постоянно проходило вдоль полосы, создавая благоприятные условия на взлете и посадке. Нельзя было не заметить, что место базирования школы выбрано не только со знанием характера летной работы, климатических условий района, но и с большим чувством к природе.

Когда мы приземлились в Медиаше, румынских пилотов на аэродроме не было. Вскоре, однако, двенадцать ИАР-81 (машины румынских ВВС) появились. Спустя некоторое время состоялась и первая наша встреча с пилотами.

Все ребята были молодые – не то что летчики в Сибиу. Пожалуй, только один из них – командир авиагруппы – человек с жизненным опытом. Смуглое волевое лицо, седина в черной, как смоль, аккуратно причесанной швелюре и шрам – от уха до подбородка – все это придавало его облику воинственность и суровость.

Завязался оживленный разговор. В ход шло все – жесты, мимика, небогатый запас слов из немецкого языка, авиационная терминология (база ее – французские слова) и, конечно, русско-румынский лексикон. Его вырабатывает жизнь войны, конкретные условия, пребывание в другой стране.

Румыны возбуждены только что проведенным боем, взволнованы встречей с нами. Показывая на советские самолеты, они заговорили наперебой: «лафочка», «скамеечка», «лафьюнф» и «лачинчи».