Читать книгу "Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений - Эдмунд Фелпс"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь, по прошествии времени, нам ясно, что в межвоенные десятилетия в спорах о социализме было нечто очень странное. Австрийцы вышли со странным предположением, будто цель социалистов — экономическая эффективность. Однако социалисты замышляли революционные преобразования структуры западных экономик не ради лучшего контроля за экономическими ресурсами, которые ранее бестолково растрачивались. С 1820 по 1920 год производство на душу населения в Западной Европе выросло вчетверо. Поэтому даже самые убежденные социалисты могли смириться с потерями в производительности, вызванными случайной паникой или безработицей, этими спутницами современной экономики.
На самом деле для большинства социалистов превыше всего были цели стабильности, равенства, достоинства и удовлетворенности. Они не стремились уничтожить все индивидуальное. Но в той мере, в какой индивида побуждают проявлять себя в общественной сфере, делать это он должен в рамках, задаваемых государством. Ценности, выражаемые этим комплексом целей, представляли собой фундаментальный сдвиг по отношению к базовым ценностям западного мира, восходящим в какой-то мере еще к Древней Греции. В социалистическом словаре не было терминов гуманистической традиции — таких, как «поиск», «творение» и «воодушевление».
Социалистические цели преследовались с фанатичным упорством. В социалистических экспериментах (от Ленина до Кастро) фетишем стала уравниловка, контроль над населением во имя «полной занятости» и запрет едва ли не всех видов личной инициативы в экономике. Эти экономики стали безличными, удушающими, предельно скучными, а не просто весьма и весьма неэффективными.
Поэтому странным представляется то, что поначалу Мизес и Хайек не критиковали эти цели. Можно было подумать, что решающим фактором в выборе экономической системы является эффективность. Казалось, что они готовы принять социализм — ограничение размера богатств, запрет на открытие фирм, учет голосов рабочих на предприятиях и т. д., если их убедят в том, что за этим не последует падения производства или экономической эффективности. Экономисты, по сути, присудили победу в споре австрийцам, но лишь по незначительному превосходству в очках, набранных их аргументами. Если бы в результате этого спора сложился консенсус относительно того, что в общем и целом устранение безработицы или скачков занятости в социалистической экономике ведет к увеличению производительности, превышающему ее падение из-за новых факторов неэффективности, Мизес и Хайек проиграли бы в этом споре.
Позже в «Дороге к рабству» Хайек писал о трагедии потери свободы в Италии и Германии в 1930-х годах в результате подъема авторитаризма. Больше не могло быть никаких сомнений в том, что именно он ценил в человечестве. Если интерпретация Сена верна, свобода, с точки зрения Хайека, — это средство для других целей. Однако в «Дороге к рабству» не говорилось о том, что еще пострадает в результате упразднения экономической свободы авторитарными властями, помимо эффективности, — он лишь предостерегал, что производство или эффективность снизятся, если власти ограничат свободу предпринимательской деятельности. (Большая часть книги посвящена значению политической свободы.)
Глядя в прошлое, становится понятно, что в споре о социализме не хватало обсуждения различия социалистических и западных гуманистических ценностей. Стало ясно, что ни сторонники современной экономики, ни их противники, то есть защитники социализма и корпоративизма, не могли оправдать отстаиваемую ими систему, если не могли показать, что она служит важным общественным ценностям.
Для многих, кто боялся прихода социализма, проблема была не в том, что социализм может провалиться, а в том, что он как раз может преуспеть и закрепиться. Нельзя было быть уверенным в том, что всегда найдется абсолютное большинство, которое остановит социализм в своей собственной стране — например, в Италии, капиталистическая экономика которой заметно проигрывала по сравнению с экономиками Америки, Британии и Германии. К 1919 году, спустя немногим более года после большевистской революции, многие страны — Италия, Германия, да и США, — пребывали в страхе перед «красной угрозой».
В Германии и Франции начали постепенно вводиться различные социалистические меры. Социал-демократическая партия Германии (СДПГ), стремившаяся к установлению социалистической экономики, возглавила коалицию, получившую в 1919 году контроль в парламенте. Социалисты перетянули на свою сторону верхушку заводских советов (Betriebsrat), в которых рабочие могли высказываться по различным вопросам, связанным с деятельностью компании. Для разрешения трудовых споров был введен арбитражный механизм. Частный капитал сохранил права собственности, но в определенной мере утратил контроль. Рабочий день был сокращен и составлял теперь уже не 10 или 9, а 8 часов. Социальные реформы, которые требовали широкого общественного обсуждения и, в случае их одобрения, оплачивались налогоплательщиками, поскольку те желали их, проводились за счет давления на бизнес. Запад пошел в сторону регулирования, мандатов и поборов, которые нанесли немалый урон инвестициям и инновациям.
В начале 1920-х на Западе будущее экономики представлялось многим исключительно в черных красках. Началась революция, и никто не знал, какой размах она примет.
Третий путь: правый и левый корпоративизм
Корпоративизм — это не внутренняя реформа, направленная на удовлетворение эгоистических интересов каждого из нас он представляет собой конец гражданского и экономического индивидуализма, пришествие нового социально-экономического режима, откровение организованной нации, состоящей из поддерживающих друг друга организаций.
Везде, где возникла современная экономика с ее институтами и культурой, уже существовали общественные обычаи и социальные нормы, история которых насчитывала немало столетий. Во второй половине XIX века масштабная модернизация в ряде стран континентальной Европы, включая Францию и Германию, прошлась кованым сапогом по этим традиционным формам жизни. Хотя социалисты выступили со своей критикой капитализма, к которому они относили и современные капиталистические экономики, с социальной критикой, выделяющей в современной экономике иные моменты, достойные порицания, выступили сторонники других направлений. К середине 1920-х годов эти критики составили стандартный для XX века список обвинений, предъявляемых современной экономике. И если проблему безработицы и заработных плат, на которую указывали социалисты, можно было решить, что и было сделано в конечном итоге, новые обвинения били в самое сердце современной экономики.
Как уже было показано ранее, современная экономика основывалась на альтруистическом индивидуализме ренессансного гуманизма, витализме барокко и модернизме Просвещения. Последнее из этих направлений, соединившись с более ранними (поскольку оно отталкивалось от них), создало критическую массу, движущую современной экономикой. Ядро модернизма представляла идея о том, что индивиды должны располагать полной свободой в стремлении к счастью, ограничиваемой лишь некоторыми правилами, которые им же самим и выгодны. В искусстве и литературе автор произведения должен быть освобожден от службы внешним моральным или политическим идеалам. Как заявили Оскар Уайльд и Э.М. Форстер, «искусство ради искусства». В бизнесе предприниматель — по тем же самым причинам — должен быть освобожден от служения обществу. Бизнес ради бизнеса[107].
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений - Эдмунд Фелпс», после закрытия браузера.