Читать книгу "Реликвии тамплиеров - Пип Воэн-Хьюз"

Я стоял рядом с капитаном на мостике. Члены команды, которые не были заняты парусами, столпились у борта и на баковой надстройке. Они заметили солдат в порту и навострили уши, как гончие, почуявшие кровь. Я обернулся к капитану и увидел у него на лице такой же волчий оскал.

— Что там происходит? — спросил я Жиля.

Тот пожал плечами:

— Английский и французский короли опять сцепились, как пара скорпионов. Да разве когда-нибудь было иначе? Однако, — тут он замолчал, и я заметил презрение у него на лице, — английский скорпион, кажется, на сей раз чем-то сильно недоволен. Это его армия здесь высаживается. Настоящая армия. Так что предстоят большие сражения, не просто стычки.

Низам провел наш корабль через запутанный лабиринт, образованный другими судами и их якорными канатами, потом, по сигналу де Монтальяка, парус был спущен, и мы бросили якорь между двумя толстобрюхими коггами, которые раскачивались и болтались, как гигантские бочки, хорошо проконопаченные и просмоленные. Вскоре от борта отчалил и пошел к берегу баркас — на носу напряженно сидел капитан. Я смотрел, как гребцы налегают на весла, и очень хотел оказаться на их месте. Здесь начиналась привычная для меня жизнь — запах нормальной пищи доносился от добротных каменных домов, с высоких колоколен долетал утренний звон, слышались вопли и ругань англичан. Анна прижалась ко мне и крепко ухватилась за леер ограждения, жадно рассматривая берег. Она дрожала мелкой дрожью, как гончая, которую никак не спустят с поводка.

— Если бы я умела плавать, то уже была бы на берегу, — прошептала она.

— Я умею плавать, — сказал я, — и с радостью помог бы тебе туда добраться, Микал. Но еще больше мне хочется кружку хорошего пива и добрый кусок мяса, хотя в такой воде у нас тут же яйца отмерзнут и отвалятся.

— Что ж, я согласна, что не следует подвергать опасности твои яйца… — Она прижалась ко мне еще крепче, и я сразу почувствовал знакомое возбуждение внизу живота. — Но сейчас ведь лето, ты, тупица, и вода теплая. У них там есть постели, на берегу, — добавила она. — И двери. С замками. — Я прокашлялся, несколько трагически. — Ну так что скажешь, братец? — громко спросила она своим каркающим голосом, вполне похожим на мужской. — Поглядим, что там есть интересного? Лично я уже предвкушаю хорошую драку, хороший перетрах со шлюхами и… — она взмахнула рукой, словно доставая слова из воздуха, заполненного криками чаек, — и жареного… жареную курицу! — закончила Анна и посмотрела на меня, явно довольная собой.

— Смотри не перестарайся, — прошипел я. Ведь Низам с Димитрием стояли и разговаривали прямо позади нас. Но кажется, не обращали никакого внимания.

Вообще-то этот день должен был стать последним днем Микала на земле. Несчастный баскский парнишка готов был исчезнуть в толкучке Бордо. Команда решила бы, что он подался домой или ему вспороли брюхо и срезали кошелек, а тело утопили в гавани. Грустно, но такое часто бывает. В любом случае он бы просто исчез, а вскоре я представил бы экипажу Анну Дуку Комнину, таинственную путешественницу и искательницу приключений, нуждающуюся в нашей защите. Маскарад бы закончился, и как раз вовремя. Анна относилась к личине Микала слишком легкомысленно, и я уже начал опасаться, что она вот-вот себя выдаст.

Конечно, я чувствовал, как ей неудобно и плохо. Неудовольствие прямо-таки сочилось из нее волнами, как жар от углей. Перевязанная грудь причиняла постоянные страдания. Она все время раздражалась и злилась по поводу неудобств, связанных с таким простым делом, как пописать, — ей приходилось выжидать момента, когда никто на нее не смотрит, чтобы команда не заметила, как ей трудно проделывать это стоя, прижавшись спиной к борту, как все остальные. Мы, конечно, с трудом верили, что тайна Микала еще не вылезла наружу, но, как я теперь понимаю, это объяснялось трудностями длительного морского перехода и собственными проблемами, когда весь твой мир сжимается до конкретного сиюминутного дела, когда скука и дискомфорт становятся невыносимыми и тебя заботят лишь собственные невзгоды. Хотя тогда я даже не смел думать о подобных вещах, но если бы Анна разделась догола и забралась на мачту, что она не раз грозилась проделать, полагаю, никто из жалких, пораженных скорбутом, полуголодных и насквозь просоленных созданий на палубе не обратил бы на это ровным счетом никакого внимания. Сплюнули бы за борт очередной сгусток кровавой слюны и вернулись, ворча, к прежним бездумным занятиям. Но подобная картинка — обнаженная Анна перед оскалившейся толпой мужиков с дикими от желания глазами и ее белая кожа в неясном свете приближающегося шквала — не раз снилась мне, лишая покоя, весь наш путь на юг от самой Шотландии.

У капитана имелись на берегу срочные дела. Кое-что предстояло доставить на берег, забрать грузы, как в любом порту. Но был в Бордо один человек, пользовавшийся услугами де Монтальяка. Он, как уверил меня капитан, ждет прихода «Кормарана» с особым нетерпением. Князь церкви, владетельная и властная особа. Не какой-то там жалкий бедолага вроде епископа Гардара, но персона высокопоставленная и богатая, ожидавшая, что ей привезут нечто, достойное ее высокого ранга. И капитан, как обычно, был рад услужить, однако, я уверен, вовсе не по этой причине в глазах у него с самого Дублина горел какой-то жуткий огонь, уподоблявший его крадущемуся по следу лису. Дело было и не в войне, которую он сразу учуял, когда мы шли вверх по бескрайней водной глади Жиронды. Доказательств у меня, конечно, не было, однако что-то в его настроении напомнило мне о том вечере, который мы провели вместе, когда стояли в Гренландии.

Так что меня вовсе не удивило, когда баркас вернулся без него, чтобы забрать Жиля и Расула. Перед тем как перелезть через борт, Жиль собрал всю команду и объявил:

— Когда вернусь, всех отпущу на берег. Павлос отберет тех, кто останется на вахте. Я скоро. — И с этими словами отбыл.

Экипаж воспрянул духом. Мы уже успели ощутить, как гнусный скорбут покидает наш корабль, когда во чреве оказались свежее мясо и добрая морская капуста, которыми мы запаслись на острове, и десны у всех начали подживать. Теперь уже не такие мрачные и ослабленные болезнью, матросы готовы были плясать прямо на палубе. Тут же волшебным образом появилась хорошая одежда, извлеченная из сундучков, сумок и даже тюков, завернутых в парусину, которые все эти месяцы скрывались бог знает по каким углам. Бороды были расчесаны или сбриты. Люди стояли небольшими группками, причесывая друг друга гребнями из китового уса. Пояса и перевязи для мечей были смазаны и начищены до блеска, оружие отполировано и даже наточено. Хотя все думали лишь о тавернах и банях, что ждали нас на берегу, матросы «Кормарана» готовились словно бы к турниру.

Я не стал исключением. Синяя котта, которую дал мне Жиль в таверне «Белый лебедь», так пострадавшая во время нашей последней встречи с сэром Хьюгом, появилась на белый свет из сундука Димитрия, чудесным образом избавленная от всех пятен и дыр. «Всего-то и нужно было немного морской воды, — пояснил болгарин. — Слишком хорошая вещь, чтобы выбрасывать». Он с гордостью смотрел, как я ощупываю место, где в меня вонзился Шаук, теперь почти незаметное, исключая почти невидимую паутину мелких стежков. Я чуть не хлопнул его по спине, так обрадовался. Но не посмел. Вместо этого взял его руку и затряс, извергая потоки благодарственных слов, и, клянусь, его иссеченное шрамами лицо слегка покраснело. Итак, теперь на мне были отличная котта, темно-синий плащ, отделанный по краю алым шелком, чудесная высокая шапка из черной шерсти, великолепные черные штаны, которые мне одолжил Абу, и сапоги из мягкой кожи, подаренные капитаном в мой первый день на борту. Я их до сих пор не надевал, боясь испортить соленой водой. Шаук висел на бедре, и его рукоять из зеленого камня поблескивала довольно угрожающе.