Читать книгу "Цветущий репейник - Ирина Дегтярева"

Неведомый Дима приехал минут через пятнадцать, будто только и ждал телефонного звонка и приглашения на помощь.

Толстый человек с большим кожаным саквояжем, растирая ладонями большие красные уши, щурясь, вошёл в комнату. Оглянулся в поисках больного и приоткрыл толстогубый рот, увидев Ромку в трусах, возлежащего на диване.

— Кто это, Олежка? — необыкновенно высоким, дамским голосом возопил толстяк, проворно повернувшись вправо, а затем влево в попытке заглянуть себе за спину, где стоял Олег. — Что у вас случилось?! Это ты его? Не замечал за тобой склонности… Любишь резать детишек? — Толстяк наконец развернулся и ущипнул Олега за бок.

— Димон, кончай прикалываться. Гляди, пацан уже в обморочном состоянии от испуга.

Дима расхохотался всё так же тонко и громко. Потёр руки. Достал из саквояжа упаковку с одноразовыми резиновыми перчатками. С противным хлопком натянул их и подступился к Ромке.

— Олег! — испуганно пискнул мальчишка.

— Не бойся. Это доктор. Хороший доктор. Давай без капризов! Не в нашем с тобой положении выкаблучиваться. Дим, ну что там?

— Ничего особенного, — Дмитрий ощупал живот вокруг раны. — Давно его полоснули?

— Утром, — морщась, пытаясь отвести руку доктора, ответил Ромка.

— Ну-ка, убери лапки, — доктор хлопнул мальчишку по руке. — Зашивать, Олег, не буду. Рана грязная. Нитки какие-то… Почищу, мазь положу. Антибиотики поколоть надо. Уколы делать не разучился?

— У тебя всё равно лучше получается, — просительно сказал Олег.

— Нет-нет, и не проси. Рану почищу, повязку наложу и даже перевязку сделаю. А ездить, делать уколы некогда. Всю неделю дежурю. Хоть и люблю тебя, дорогой Олежек, но не проси, — Дима вытянул пухлые губы и послал Олегу воздушный поцелуй.

Маленьким шприцем он обколол рану обезболивающим и начал ковыряться в ней. Ромка побледнел, закусил губу и молчал. Только один раз застонал глухо и мучительно.

— Полегче, ты, коновал, — Олег высунулся из-за Диминого плеча. — Ну я-то ладно, терпел твои экзекуции, но это же пацан!

— Я ничего, ничего, — не своим голосом прошептал Ромка.

— Да он же сознание потерял! — возмутился Олег.

— Нашатырь дай, — спокойно откликнулся Дмитрий. — Там, в саквояже.

— Ёлки-моталки! — вороша пузырьки, заорал Олег. — Да где же он у тебя?!

— Перед твоим носом, — Дмитрий протянул руку и забрал пузырёк. — Да он и без нашатыря уже глазками моргает. Крови, видимо, много потерял. Где его одежда?

— В коридоре. Вся в крови.

— Вот я и хочу посмотреть, сколько её вытекло. Капельницу поставлю, — Дмитрий впервые посерьёзнел. — В стационар бы его. Парень уж больно тщедушный. Почти дистрофия.

— Он беспризорник.

— Час от часу не легче! — из коридора крикнул Дима. — Что же ты сразу не сказал? Может, у него болезни нехорошие, а я с его кровью вожусь.

— Ничем я не болен, — Ромка сел на диване. — Если бездомный, это же не значит, что я наркоман или ещё что похуже…

— Дим, ты следи за языком! — заступился Олег. — А ты ляг! Нечего из себя дворянина корёжить.

— Не знал, что ты благотворительностью занимаешься, — вернулся в комнату Дмитрий. — Но раз уж занялся, корми его красной икрой и гранатовым соком. Это для восстановления крови.

Дмитрий вместо жгута обхватил руку Ромки выше локтя пальцами. Вена вздулась, и Дима ввёл в неё иглу капельницы. В рану на животе положил жирным слоем мазь, заклеил марлей и лейкопластырем.

— Я его уколю антибиотиком. Через четыре часа сам уколешь.

— Не надо, — вяло попросил Ромка, он засыпал. — Я не люблю уколы.

— Он ещё и сопротивляется. Скажи спасибо, что тебя вообще лечат, — вспылил Олег. — Валялся бы ты сейчас в подворотне, истекал бы остатками крови, а потом бы отдал Богу душу от заражения.

— Слушай доброго дядю, — усмехнулся Дима, выстреливая из длинной иглы шприца фонтанчик лекарственной жидкости. — Он говорит мудрые вещи. Целуй ему руки за своё спасение.

— Иди ты, Димка! Уймись!

— Ой, больно! — заныл Ромка, которого, уложив на бок, всё-таки укололи. — Что я вам, рождественская утка? Колют, щиплют, больно.

— Спи, — Дима укрыл его простынёй, принесённой Олегом, и обернулся к другу. — Через двадцать минут капельницу вытащишь. Смотри, чтобы он во сне её случайно не выдернул.

Уже в коридоре Дима пристально вгляделся в лицо Олега.

— Ты сдал, Олежка. Осунулся. Работа выматывает? А помнишь, как в 96-м?.. — Дима покачал головой. — Нет, всё-таки ты не такой. Пьёшь, что ли, много?.. А с этим мальчишкой что у тебя за свистопляска? Какая-то серьёзная история?

— Димка, ничего не знаю. У меня не с парнем этим, а в голове свистопляска. Тошнит от всего, от жизни этой скучной тошнит.

— Женись.

— Не далее как вчера мне уже советовали завести бабу. Советчик в соседней комнате спит.

— А что? Полезный совет, — Дима остановился в дверях.

— После этого совета он украл у меня тысячи три и слинял.

— Хороший мальчик. Далеко пойдёт. Так ты его ножичком за кражу? Новый метод воспитания? Макаренко отдыхает.

— Не устал хохмить? Его свои же беспризорники подрезали, деньги отобрали. Хорошо, что не насмерть.

Проводив Диму, он собрал окровавленную одежду в пакет, бросил его у двери. Зашёл в ванную помыть руки, с сожалением глянул на остывшую воду. Пена полопалась, разошлась, открыв бирюзовую поверхность воды.

Ромка спал, беспокойно сопел, дышал прерывисто. Олег вытащил из его вены иглу капельницы. Мальчишка завозился, открыл один глаз.

— Спи, спи, — шепнул Олег. Он выключил верхний свет, оставил торшер с розовым плафоном. От него шло тёплое свечение, мягко разливавшееся по всей комнате. Снег, падавший за окном, отражался на стене, сползал по светлым обоям мохнатыми тенями хлопьев.

Олег сел в большое глубокое кресло. Он хотел подремать, но заметил, что Ромка лежит с открытыми глазами.

— Не понимаю, — Олег подался в кресле вперёд, — зачем ты пошёл в компанию, да ещё и деньги показал?

— Не показывал. У нас на деньги особый нюх. Да и пришёл я чистенький, постриженный, сразу почуяли: что-то не так.

— А зачем пошёл? — повторил Олег.

— Мало ли какие дела…

— И сколько же ты у меня бабок украл?

Ромка сел на диване.

— Ну ты даёшь, фраер! Не знаешь, сколько денег в собственном кошельке?

— Выбирай выражения. Отвечай, когда спрашивают!

— Ого! Слышу металл в голосе, — Ромка плюхнулся обратно на подушку, — сейчас описаюсь от страха. Пять двести там было. И ещё…