Читать книгу "Музей обстоятельств - Сергей Носов"

“Не стрелять!” – а у самого пистолет, и притаился на лестнице. Все в приглушенных тонах. Старушка открыла дверь и входит в квартиру. В прихожей десятка два полицейских, они расступаются, пропускают старушку. Теперь я гляжу глазами старушки; что-то заподозрив, она оборачивается. Толпа полицейских – все на одно лицо. Полицейские в черных плащах, а на головах у них черные щегольские котелки. Плотно стоят, затаились. Видят, что на них смотрит старушка, и тихонечко приседают, наклоняя лица, так что перед глазами лишь поверхность их котелков, отдаленно напоминающая брусчатку. Взгляд старушки скользит по этой поверхности вправо, а справа у стены вешалка, и на ней такие же точно котелки, и котелки полицейских плавно переходят в котелки на вешалке, сливаясь, – такое множество котелков; старушка успокаивается, а я прихожу в невыразимый восторг от дивной эстетики кадра, и в этот момент будит меня телефон.

9. Сегодня (9.9.99) ждали сбоев компьютеров: четыре девятки – код отказа.

10. Озеро. Сосны. Костер. Грибов нет; я пытался писать, как Ленин в Разливе (в смысле на пеньке); Гена придумывал шарады. – Непонятная звезда, надо бы узнать, что это – настолько яркая, что видны острые и довольно-таки длинные лучи – ощетинившаяся; впервые вижу такое.

13. Сегодня день траура. У нас под окном флаг с черной лентой. Я встал, когда Ветка проводила детей в школу; работает телевизор; Вета: “Еще один взрыв”. Спецвыпуск НТВ. Опять в Москве.

Десятый час. Нашли еще два мешка взрывчатки в каком-то подвале. Через полчаса Ельцин соберет силовиков и Лужкова. Могут ввести чрезвычайное положение.

Федоров позвонил: о том же – введут/не введут?

День. – Гена пришел… Говорит, ему кто-то звонил от “Яблока”, напоминал об его “заслугах перед российской демократией”.

Вот и Явлинский стал ястребом. (Пресс-конференция.)

А вечером устами Леонтьева по ОРТ объявляют о начале Третьей Отечественной. Леонтьев призывает бомбить Чечню тяжелыми бомбардировщиками.

Мама в деревне будет, наверное, слушать “Свободу” всю ночь.

14. Узнаю от М. А., что саратовская премьера “Берендея” была аж в ноябре прошлого года, значит, играют уже почти год. Более того, возили во Францию, участвовали в фестивалях, получили призы… Вот и сюда привезли на фестиваль… – “А я и не знала, что вам не сообщили, я тут, наоборот, всем рассказываю, что это наш автор, петербургский, пропагандирую”… – т. е. почти год целый. – Оказывается, спектакль поставлен при участии французов (или даже непосредственно ими – какой-то фирмой “Бабель”, которую учредил сам реж. спектакля – он вроде как жил во Франции…). “Что же они с вами так поступили не по-европейски?”

Вечером позвонил пьяный Григорьев (Г.А.) и сказал, что влюблен в мою жену.

15. Образцов повел меня к Гетману, в т-р на Литейном.

Гетман (без радости, но как о само собой разумеющемся.) Вы принесли пьесу? (А я, действительно, принес – по наущению Образцова.) Хорошо, хорошо…

Образцов. А вот я еще передавал пьесу Петрова когда-то…

Гетман (оживляясь). Да, конечно! Можно забрать… (Достает из шкафа.)

Образцов. Наверно, очень большая?

Гетман (с сожалением). Очень большая. (И в самом деле, очень большая – 200 страниц.)

Образцов (подозрительно). Наверно, руки не дошли?

Гетман (честно). Не дошли.

И кладет мою в шкаф на место той, до которой не дошли руки.

…снились уродливые старухи, домогавшиеся моей любви. О Фрейд!

Митька отвечал на английском по теме “Хобби”, сказал, что хобби его папы – писать страшилки. “Страшилки” он произнес по-русски, англичанка перевела. Не знаю, что подумала. Может быть, что пишу анонимки, угрозы, доносы?

16. Взрыв в Волгодонске. – В Москве находят склад взрывчатки. Взр. в-во перемешано с сахаром.

Сегодня играет “Зенит” с итальянцами – стадион оцеплен со вчерашнего вечера.

17. Марина звонила: кто был после Брежнева – Андропов или Черненко? – ей надо французам сказать, телевизионщикам (консультирует по узбекским делам). – Андропов, конечно. – Не верит: все говорят, Черненко. – А я говорю, Андропов. – Перезвонила: нет, все говорят Черненко. – Пришлось найти газету. Ветка сохранила.

Это же совсем недавно было: Андропов, Черненко…

Арина, племянница Г.А., поступив в Мухинку, была уверена, что Ленин в 17-м году отменил крепостное право.

А Ветка сегодня работала с американцами: турист убеждал ее, что на месте Петербурга был другой, такой же большой город, спрашивал, как он назывался. Сказал: “Вы не знаете”.

Был взрыв под утро – в Красногвардейском районе. Е-мэйл из Норвегии: Я.-Э. узнал о случившемся, “у меня остановилось сердце”. До них дошла информация о покушении на жизнь будто бы редактора одной из газет, и первая мысль об Ирине.

19. За два месяца всего 50 страниц, мало. – Ближе к ночи вывел Митьку погулять и обнаружил, что не выходил из дома четверо суток.

20. Ходил в ПИБ за справкой о “процентном износе квартиры”. Встретил Н. М. (Я был его редактором на радио.) Поэта вели на четвертый этаж – молодая жена и сын – в налоговую инспекцию. (Сам не может подниматься по лестнице – боится высоты, тяжелая форма акрофобии).

22. Понес книги сдавать в радийную библиотеку – мешок – оказалось, половина мои собственные, пришлось назад нести.

23. По ТВ – похороны Горбачевой. Покаянные передачи. – Горбачев не стесняется слез. И дает интервью – по привычке как будто; из уважения к гласности.

24. Идем домой по Московскому: всюду милиция – отгоняют припаркованные машины; открыли дверцу “Жигулей”, гудят, вызывают хозяина. Из новостей узнаем, что это приехал Путин, премьер. Правительственная трасса.

Бомбят Чечню; горит нефтезавод.

Взрывчатка в Рязани оказалась ненастоящей; мешки – с сахаром; учебная тревога. Как так учебная? Повыгоняли людей ночью на улицу, детей, старух, раструбили на всю страну о предотвращенном терр. акте, и вдруг: забудьте, это учеба?..

25. В ночь на сегодня “Про это” по НТВ – передача о сексе в Израиле. (Обрезание, миква, обоеполая армия, сексменьшинства, уличная проституция; “наш” говорит об “израильтянках”: “Они как будто учились сексу на Марсе” – он узнает по Интернету питерские адреса и приезжает в Россию оттягиваться…)

26. Веткин сон. – Она ходила со мной на “Шамбалу”, спектакль Андрея Могучего (который, на самом деле, не видела). Пустой зал. Вдруг во время представления идет контролер – проверяет билеты. Вета сидела на каких-то книжных полках, шатались, боялась упасть. Ее пересаживают. Потом она рассказывает Плоткину о спектакле, а он говорит, что это вовсе не “Шамбала” была, а что-то другое; и вообще открытие фестиваля только завтра. Я спрашиваю Вету (уже наяву, за завтраком): на сцене-то было что? “На сцене ничего не было, – все, что было, было в зале, со мной”.