Читать книгу "Ах, Париж! - Барбара Картленд"

Гардения вздохнула. Ей было слишком очевидно, что ее тетушка лишь бездумно повторяет то, что внушил ей барон.

— Может ли Пьер Гозлен что-нибудь инкриминировать вам, тетя Лили? — спросила она. — Вот что главное. Мистер Каннингэм считает, что может. Но, в конце концов, вы же всегда можете сказать, что не имели ни малейшего представления о том, чем занимался барон. Они же не сумеют доказать, что вы продавали секретную информацию немцам, как, очевидно, делал Пьер Гозлен.

— Нет, этого они не сумеют доказать, — согласилась герцогиня. — Я не брала денег за то, что делала, по крайней мере в явном виде.

— Что вы имеете в виду? — спросила Гардения. — Вы брали что-то другое?

Герцогиня заколебалась.

— Шиншилловое манто! — воскликнула Гардения. — Вам его подарил барон?

— Нет, конечно, не барон, — поспешно ответила герцогиня. — У него нет таких денег.

— Значит, немецкое правительство, — сказала Гардения. — О, тетя Лили, как могли вы принять такой подарок?

— Генрих хотел, чтобы я его приняла, — ответила ее тетушка просто. — Он сказал, что будет выглядеть странным, если я откажусь, что это косвенно даже может бросить тень на него.

— Но, тетя Лили, вы же не могли не видеть, что они сделали вас частью своего замысла, частью своей шпионской сети! Вы должны были понимать, что, если это когда-нибудь раскроется, вас признают виновной в шпионаже и, как бы вы это ни отрицали, вам никто не поверит!

— Я не думала, что это когда-нибудь раскроется, — ответила герцогиня, — к тому же Генрих говорил, что все, чем мы занимаемся, совершенно невинно. Он рассказывал мне, что из-за того, что французы так недоброжелательно настроены по отношению к Германии, они даже отказываются обмениваться обычной дипломатической информацией, которая известна всем, кроме бедных немцев.

— И вы этому поверили? — спросила Гардения. — Должно быть, Пьер Гозлен поставлял ему гораздо более важную информацию.

— Боюсь, что так, — вздохнула герцогиня. — Я всегда не выносила этого человека, он был просто отвратителен. — Герцогиня содрогнулась. — Просто отвратителен, — повторила она. — Но ради Генриха я готова была терпеть и не такое.

— Не хотите же вы сказать, — очень тихо спросила Гардения, — что Пьер Гозлен был влюблен в вас?

Герцогиня сделала резкое движение, ее бокал с бренди упал на пол и разбился вдребезги.

— Не будем об этом говорить, — сказала она. — Я ненавидела его, меня тошнило от одного его вида. Но Генрих просил меня быть с ним поласковей. Как я могла отказать?

В ее голосе послышались истерические нотки.

— Не станем об этом говорить, — успокаивающе сказала Гардения.

Когда она наклонилась, чтобы подобрать осколки, она почувствовала, как к ее горлу подступает тошнота. Затем она принесла своей тетушке стакан из маленькой умывальной, которая соединяла два купе.

Было уже раннее утро, но герцогиня все продолжала говорить. Она рассказала Гардении о русском великом князе, который так в нее влюбился, что предлагал ей роскошный замок и бриллианты, каких не было ни у одной королевы в Европе, если только она согласится стать его любовницей. Она сказала, что он ей нравился, и она знала, что жизнь с ним будет блистательной и беззаботной. Но из свойственной англичанам респектабельности она заставила герцога жениться на ней, потому что всегда считала — лучше иметь обручальное кольцо на руке, чем бриллиантовое колье на шее.

— Однако вы имели и бриллианты, — напомнила ей Гардения.

— Далеко не такие, какие я могла бы иметь, — ответила герцогиня. — Бог мой, мне так жаль, что пришлось оставить все мои изумруды и сапфиры!

— Это неважно, главное — остаться на свободе, — сказала Гардения.

Она и раньше понимала, как важно, чтобы ее тетушка немедленно покинула Францию, а теперь, услышав рассказ герцогини, она со всей ясностью осознала, что, если бы тетю Лили не расстреляли, как предательницу, ее все равно упрятали бы в тюрьму, возможно, до конца ее дней.

Герцогиня же, казалось, вовсе не представляла, какая ей угрожает опасность. Она снова говорила о бароне, с той ласкающей нежностью в голосе, которая всегда появлялась, как только она упоминала его имя.

— Я напишу Генриху, как только мы прибудем в Монте-Карло. Он сразу же примчится ко мне, и, возможно, мы уедем куда-нибудь отдохнуть, пока не решим, что нам делать дальше.

— Вы думаете, он сможет приехать? — спросила Гардения.

— Генрих может все, — с уверенностью сказала герцогиня. — Но он будет раздосадован, что пришлось покинуть Францию. Ему так нравилось в Париже, а кроме того, то, что Пьер Гозлен сломался и признался во всем, может повредить его карьере. Хотя мы даже не знаем, что именно наговорил этот мерзкий Гозлен. Возможно, он никого не упоминал, кроме меня.

— Барон уже уехал из Парижа, — напомнила ей Гардения.

— Да, я знаю. Я полагаю, его в любом случае сочли бы виновным.

— Я в этом не сомневаюсь, — сказала Гардения, с трудом удерживаясь от желания сказать все, что она думает о поведении барона.

Уже рассветало, когда герцогиня наконец заснула. Она выпила всю бутылку бренди и теперь выглядела усталой и очень старой. Гардения погасила свет и отправилась к себе.

Она лежала на кровати, не в состояния заснуть, и молила бога, чтобы они скорее пересекли границу, с ужасом думая о том, что будет, если герцогиню арестуют и их вернут в Париж.

«Я не оставлю ее, что бы ни случилось. Я не могу бросить ее!» — говорила она себе, зная, что мама одобрила бы ее решение. Кроме того, это было против всех ее жизненных принципов — бросить кого бы то ни было в тяжелую минуту.

Поезд мчался вперед. Когда взошло солнце, Гардения поняла, что они уже подъезжают к морю, поэтому она встала и оделась. Она заглянула в соседнее купе, но герцогиня все еще спала. Гардения знала, что самый опасный момент наступит, когда они приедут в Ниццу. Поезд, вероятно, простоит там не менее четверти часа, прежде чем отправится дальше по направлению к Монте-Карло.

Кондуктор принес ей кофе и спросил, не пойдет ли она завтракать. Гардения отрицательно покачала головой. Она чувствовала, что кусок застрянет у нее в горле. Что же касалось герцогини, она была уверена, что после огромного количества бренди, которое та выпила накануне, ей вряд ли захочется есть.

— Когда мы прибудем в Ниццу? — спросила она кондуктора.

— Примерно через полчаса, мадемуазель.

Гардения разбудила свою тетушку. Герцогиня застонала.

— У меня раскалывается голова, — пробормотала она, а затем, открыв глаза, изумленно воскликнула: — Где мы? Куда мы едем?

— Мы едем в Монте-Карло, — ответила Гардения. — Вы разве не помните?

Герцогиня снова закрыла глаза.

— Помню, — сказала она. — Я лишь молю бога, чтобы с Генрихом было все в порядке.