Читать книгу "Победители чудовищ - Джонатан Страуд"

— Мне нужны работники, чтобы строить стену, — сказал Свейн. — Вы мне подходите. Идите сюда, обсудим условия.

Крестьяне набросились на него, размахивая мечами, однако Свейн оглушил их ударом дубинки, связал, переплыл с ними реку и приставил их к работе.

Он добыл таким образом два десятка людей, и вскоре стены были готовы.

Прошло три дня. На утро третьего дня до Ульвара Арнессона дошел слух, что Хаконссоны прекратили поиски в его землях и возвращаются к себе в Дом. Их дозоры, что стерегли большую дорогу, ведущую через долину, также были сняты. Говорили, что Хорд Хаконссон возвращался домой мрачнее тучи, что не многие из его людей осмеливаются приближаться к нему и что в его присутствии разговаривают не иначе как шепотом.

Когда стемнело, люди из Дома Арне собрались в чертоге за вечерней трапезой. На дорогах и тропинках, ведущих к Дому, сделалось тихо, легли густые тени. Не было видно ни души. Внезапно в темном нутре старого сеновала послышался шорох. Кто-то выругался, хлопнул ладонью по конскому крупу. И из дверей сеновала выехал невысокий всадник в плаще с капюшоном, верхом на маленькой упитанной лошадке. Всадник долго смотрел на светящиеся окна, потом энергично тряхнул поводьями. Лошадка и ухом не повела — она все той же неторопливой трусцой пересекла дорогу и скрылась на тропке, ведущей в лес.

За время житья на сеновале Халли изрядно отъелся и окреп. Ауд каждый день приносила ему еду и воду для мытья; синяки и ссадины мало-помалу подживали. Ауд забрала и выбросила его старую одежду; теперь Халли был одет в серую саржевую тунику слуги, с полосой сливового цвета на рукаве, говорящей о том, что он принадлежит к Дому Арне. В нем было нелегко признать того оборванного беглеца, который явился сюда из земель Хакона.

Тем не менее вверх по долине он пробирался со всей должной осмотрительностью. Передвигался он в основном рано утром и поздно вечером, а время, когда на дороге было больше всего народу, пережидал где-нибудь в придорожном леске. В те ночи, когда на небе светила полная луна, он ехал не останавливаясь. Он старался избегать тех мест, где его лицо и фигура особенно запомнились, при необходимости пускался в объезд и припасы пополнял только в самых уединенных усадьбах. Осторожность принесла плоды. К своему собственному удивлению, Халли благополучно добрался до пустошей у подножия водопадов, и за все это время его не вымазали смолой, не обваляли в перьях, не попытались ни повесить, ни пристрелить, и вообще никто не обратил на него особого внимания.

Ни пешком, ни на кобылке, уведенной Ауд из загона, где держали старых, немало потрудившихся на своем веку лошадей, Халли не смог бы быстро преодолеть подъем по ущелью. На это ушло целых три дня. За это время навстречу мальчику попались несколько путников: трое торговцев шерстью из Дома Геста, ведущих караван навьюченных лошадей; гонец, торопящийся из Дома Рюрика в Дом Торда; и, наконец, у самых каменистых осыпей Отрога ему встретился молодой музыкант с арфой. Все они были достаточно любезны; никто не пытался напасть на него. Тем не менее Халли терзали тревожные воспоминания, особенно после того, как он миновал круглую полянку с кострищем посередине. Ночевать там он не решился — вместо этого остановился на ночь немного выше по ущелью, на узком каменном уступе, и лежал, слушая рев водопадов.

На рассвете он проснулся, обнаружил, что волосы и плащ у него сделались колючими от инея, взглянул на утесы на севере — и увидел над макушками самых высоких сосен ряд далеких курганов. Казалось, будто они нарочно выстроились и бросают ему вызов.

Предложение Ауд, хотя и из ряда вон выходящее, не встревожило его так, как могло бы встревожить прежде. На самом деле, когда прошло первоначальное изумление, Халли обнаружил, что возражений у него практически нет. Чем больше Ауд говорила об этом, тем разумнее казались ее предположения насчет троввов. Отчасти потому, что ее скептическое отношение к древним легендам напомнило ему о тех вопросах, которыми задавался он сам, отчасти потому, что лестные замечания Ауд помогли ему восстановить почти утраченную уверенность в себе. Отчасти потому, что она сидела так близко и глаза у нее сверкали в полумраке. Но прежде всего потому, что предложенная ею идея — конечно же, опасная и безрассудная — во многом заполнила ту головокружительную пустоту внутри, что образовалась в нем в результате всего пережитого. Ее решимость была заразительна, от совместного обсуждения планов кружилась голова. Мысль о том, чтобы исследовать запретные горы и, возможно, все-таки встретиться с троввами, заставляла его трепетать от предвкушения и чувствовать себя живым. А вот при мысли о возвращении домой он не испытывал ничего, кроме уныния.

Покинув Дом Свейна в поисках мести, он как-то не особо задумывался о том, что будет, когда он вернется. Но в глубине души он все-таки лелеял надежду, что его встретят как героя, совершившего великий подвиг. Теперь все это развеялось, как пыль на ветру: после разговора с Олавом Халли совершенно переродился. Все, что казалось нерушимым, рухнуло, и он теперь уже не доверял порыву, заставившему его пуститься в путь. Одно он знал твердо: он не ждет и не заслуживает признания за свои «подвиги». Никому в Доме не следует знать, где он побывал и что произошло. Он будет молчать, сочинит какую-нибудь байку, перенесет неизбежное наказание и вернется к нормальной жизни. По крайней мере, до тех пор, пока не приедет Ауд.

Выше водопадов стояла уже глубокая осень, приближалась зима. Деревья были одеты в алое и рыжее, на вершинах гор лежал снег. Погребальные холмы у дороги, как и в прошлый раз, окутывал туман. Халли, не оглядываясь по сторонам, подхлестнул свою лошадку.

В окнах хижины Снорри свет не горел, и когда Халли постучался в дверь, никто не ответил.

Наверное, старик был где-то в поле, обрезал свекольную ботву Арнкелевым ножом. Халли вздохнул. Еще один проступок, за который придется отвечать, когда он вернется домой.

Миновало чуть больше месяца с тех пор, как он покинул земли Свейна, однако знакомые поля казались теперь чужими. Халли не торопился, предоставив усталой лошади медленно брести вперед. На дороге не было ни души.

Когда он подъехал к Дому, уже стемнело. Северные ворота, как всегда, стояли открытыми. Халли, спешившись, завел лошадь в ворота и провел ее мимо хижин батраков на малый двор. Тут его кое-кто заметил: Халли видел, как Куги уставился на него из свинарника и как Бруси застыл у колодца. Он слышал, как его имя шелестит в проулках, разлетаясь по хижинам, где булькали над очагами горшки с похлебкой для ужина. Люди бросали свои вечерние дела и выбегали поглазеть, так что не успел он дойти до чертога, как уже весь Дом знал о его приезде, даже Гудрун-козопаска в своей крохотной лачужке за помойкой. Однако Халли не обращал внимания на всю эту суматоху. Он завел лошадь во двор, привязал ее, в последний раз вскинул на плечи свой мешок, поднялся на крыльцо и вошел в чертог, где уже зажгли вечерние огни.

Его семья сидела за столом. Старый Эйольв увидел его первым и вскрикнул, изумленно и испуганно. Потом к нему бросилась мать, за ней отец, и старая Катла, сидящая у огня, разразилась причитаниями, а брат с сестрой бесились и радовались одновременно, и все они столпились вокруг него, и безмолвие, в котором он пребывал всю дорогу, внезапно наполнилось шумом и говором, так что у Халли перехватило дыхание.