Читать книгу "Секреты женщин Ренессанса - Эдуард Фукс"

Если относительно мюнстерских анабаптистов можно доказать с документами в руках, что приписываемая им общность жен не более как порожденная классовой ненавистью преднамеренная клевета и фантазия, то относительно секты «адамитов», части таборитов, мы вынуждены опираться исключительно на внутреннюю логику этого движения, так как в нашем распоряжении нет современных документов, на основании которых мы могли бы утверждать что-нибудь положительное. Нам известно, что эта более суровая коммунистическая секта начала XV века в самом деле требовала общности жен. Однако из самой сущности этой общности жен можно сделать какое угодно заключение, но только не то, что она служила основанием для чувственных оргий. В своей истории Богемии современный этому движению историк и будущий папа Энеа Сильвио говорит об общности жен, практиковавшейся у этих сект, следующее: «У них господствовала общность жен, однако было запрещено сойтись с женщиной без согласия настоятеля Адама. Если же кого охватывало желание обладать женщиной, то он брал ее за руку и отправлялся к настоятелю и говорил ему: „К ней пылает любовью мой дух“. Настоятель отвечал в таких случаях: „Идите, растите, множьтесь и заселяйте землю!“».

Таким же антиэротическим духом было проникнуто их отношение к наготе, в котором позднейшие историки видели кульминационную точку их нравственной разнузданности. Фактически дело обстояло совсем иначе. Аскетическая секта адамитов стремилась вернуть человечество к первобытному адамову состоянию, так как видела в роскоши костюма исходную точку всякой греховности, а в наготе – состояние «безграничной невинности», к которому нужно стремиться. О том, насколько они применяли этот взгляд на практике, нам известно еще менее, чем об имевшей у них место общности жен.

Энеа Сильвио сообщает, что они ходили голыми, известно, кроме того, еще то, что они собирались голые в местах собрания, которые у них назывались «раем». Но известие это существует только как слух, а древнейшие изображения возникли лишь двумя столетиями позже и почерпнуты просто «из глубины духа», к тому же «духа», стремившегося оклеветать эти коммунистические движения, ибо эти изображения являются иллюстрациями к описанию движения анабаптистов, именно такой полемической тенденцией. Если у нас нет никаких достоверных данных для того, чтобы утверждать, будто у этих пролетарских сект и движений XV и XVI веков господствовала общность жен в эротическом смысле и царила чувственная разнузданность, если на самом деле эротические представления этих слоев народа своей монотонностью вполне отвечают мрачным условиям их существования, то с другой стороны мы имеем так же мало основания говорить об идеальной форме брака в этой среде. Брак носил здесь чисто физический характер, да и не мог быть ничем иным при тех экономических условиях, в которых существовал этот класс.

С общей распространенностью повышенной эротики связаны не только более частые добрачные сношения между полами, но и сравнительно более частое уклонение от предписания супружеской верности. Это применимо и к тем классам, классовая идеология которых усматривала в супружеской неверности великое преступление. Дело в том, что приспособление старых общественных форм к новому способу производства было повсюду сопряжено с серьезными социальными потрясениями, и в такие эпохи, как уже указано в первой главе, многие освобождаются от законов своей классовой идеологии, которые ощущаются ими теперь как тяжелая обуза.

Если у мелкой буржуазии подобные уклонения от ее идеологии были обусловлены не интересами и условиями мелкобуржуазного брака, то они тем чаще были следствием внутреннего, вечного противоречия между природой и условностью, находящегося в скрытом виде всегда в единобрачии, основанном на частной собственности. Прелюбодеяние сделалось и в этих слоях в эпоху Ренессанса положительно массовым явлением.

Этот факт, по-видимому, вполне вошел и в сознание эпохи. По-видимому, она отчетливо чувствовала, что брак – этот в ее глазах важнейший социальный институт – колеблется, ибо тема о супружеской неверности стала во всех странах главной проблемой общественной дискуссии. Этой темой неустанно занята мысль проповедников и сатириков. Чаще всего это делалось, естественно, отрицательным путем: восторженным гимнам в честь супружеской верности противополагалось столько же или, вернее, еще больше изображений и описаний супружеской неверности. При этом явно обнаруживалось сознание, что прежняя идеология ощущалась повсеместно как раздражающая цепь.

Бесчисленное множество словесных изображений адюльтера звучали не только как осуждение, но и как прославление неверности. Здоровый инстинкт эпохи сказался при этом в том, что почти всегда прославляли неверную жену и очень редко неверного мужа и что более всего сочувствовали молодым женам, прикованным к старым или бессильным мужьям. С неподдельным восторгом описывается часто ловкость такой жены, которой под конец удается превзойти преграды, воздвигнутые ее ревнивым мужем, так что молодой человек, к которому она неравнодушна, достигает обоими ими желанной цели. Наиболее восхваляется такая жена, которая хитростью добивается того, что сам ревнивец муж приводит к ней любовника и своими продиктованными ревностью предосторожностями сам заботится о том, чтобы тот беспрепятственно приходил к жене, когда ему только заблагорассудится.

Большинство этих восторженных изображений хитрых жен, торжествующих над ревностью стареющего мужа, отличаются во всех странах изрядным цинизмом. Достаточно указать на новеллу-пословицу итальянца Корнацано «Умному достаточно нескольких слов», рассказывающую, как молодая женщина заставляет мужа свести с ней слугу, который всячески ее избегает. Цинизм часто сквозит уже в заглавиях. Поджо озаглавил, например, один такой рассказ «De homine insulso, qui aestemavit duos cunnos in uxore»[22]. Под аналогичным заглавием эта тема обработана в анонимном немецком шванке.

Следует упомянуть еще о восхвалении другой женской черты, часто встречающемся в литературе эпохи. Подчеркивается хитрость, с которой жена мешает мужу выполнить задуманную им измену и пользуется ею в своих собственных целях. Узнав о свидании мужа со служанкой или дамой, за которой он ухаживает, жена incognito занимает ее место, ложась в ее постель, переставляя кровати и т. д. Так принимает она доказательства любви, предназначенные другой, причем муж убежден, что с ним именно другая, а не жена. Типичный пример подобного обмана – новелла Морлини «О графе, который сам привел жене прелюбодея» и новелла Саккетти со следующим длинным заглавием: «Мельник Фаринелло из Рьети влюбляется в монну Колладжу. Жена его узнает об этом, и ей удается войти в дом монны Колладжи и лечь в ее постель, а Фаринелло доверчиво ложится к ней и воображает, что имеет дело с монной Колладжей».

Надо заметить, что подобное прославление неверной жены всегда содержит вместе с тем насмешку над мужем-рогоносцем, но не всякая насмешка над последним скрывает вместе с тем прославление неверной жены. Гораздо чаще обратные случаи, а именно желание унизить путем насмешки над рогоносцем-мужем и неверную жену. Такая комбинация совершенно в духе мужской логики. Пока мужчина господин женщины, неверная жена всегда совершает преступление по отношению ко всем мужчинам. Отсюда систематическое глумление над рогоносцем. Обманутый муж потому так беспощадно высмеивается, что позволил неверной жене хитростью лишить его главного права – права безусловного господина жены. Он позволил ей вторгнуться в свои права собственника. В обманном вторжении в его права за его спиной заключается в конечном счете его позор.