Читать книгу "Надсада - Николай Зарубин"

— И сдерну, ежели будешь ушами хлопать. Со мной надо дружить: связи, знаешь, великая сила… В общем, я зашел к тебе посоветоваться…

Сказал и замолчал, отвернувшись к окну. Курицин заерзал на стуле, засопел. Не выдержав, спросил:

— И… в чем же могу быть полезным?

— Ежели хочешь быть в доле, то передашь мне право на заготовку на ближних к поселку участках. Твои затраты на вывозку все равно покроет государство. А нет, так я не в претензии. Мне и моего хватит. Но с тобой, зятек, в таком случае я не буду иметь в дальнейшем никаких дел.

— Да я… да что… Как скажешь, так и будет.

— Вот и договорились, — подытожил Владимир, вставая. — Бумаги подпишем после выходных дней.

— Погоди, Степаныч. Может, на выходные рванем в тайгу? Возьмем водочки, закусочки — оторвемся по полной?..

— Ага, — в тон Курицину отозвался Белов. — И девушек легкого поведения прихватим. Нет ли у тебя таких на примете?

Про «девушек» к слову пришлось, но сама мысль понравилась. Он остановился, глянул искоса на приятеля.

— А что, не все же нам в мужицкой компании водку глушить, с девушками-то способнее…

— Вот-вот, ты бы и озаботился на всякий случай, а я человек женатый, у меня другие интересы.

— И озабочусь, отчего ж не озаботиться…

— Валяй, а я еще тут один вопросик должен решить.

Ехал Белов к упомянутому Михалчику, которому звонил утром. Тот поджидал у палисадника материнского дома.

Не здороваясь, Белов вынул из кармана пачку фотографий, подал Михалчику.

— Узнаешь свою работу? — спросил.

— У-узнаю, — не стал запираться побледневший Михалчик.

— И что с тобой сделать, дружок? Я ведь подобных шуток не терплю. Рассказывай, что и как.

— Приехал К-курицин… Виктор Николаевич, — начал тот дрожащим голосом. — Снять, говорит, надо кое-что. А что — потом узнаешь. Привез его шофер меня в тайгу и говорит: с-снимай.

— А ты не подумал, чем это для тебя может кончиться?

— П-подумал. Я потом и говорю Виктору Николаевичу, дескать, за такие снимки могут и голову с-снять. А он мне, дескать, не беспокойся, никто не узнает, что это твоя работа. К тому же я тебе хорошо плачу. Я спрашиваю, дескать, сколько? А он мне, дескать, триста рублей.

— Дескать, дескать, — передразнил его Белов. — Ишь, он еще и торговался.

— Не торговался я, с-сразу согласился.

— Деньги, выходит, дороже нашей былой дружбы? — схитрил.

— Так куда ж было деваться, все равно привезли на самое место; что ж, я должен был отказаться и т-топать до дома пешком? Да и о цели поездки узнал только в тот момент, когда подвели к базе. Вот и стал с-снимать…

— В общем, некогда мне тут с тобой валандаться. Теперь надо снять самого Курицина. И покруче снять — с бабами, сексом, водкой. Что на это скажешь?

— С-согласен.

— Вот и ладненько. В пятницу часам к пяти будь готов, за тобой заедут и по ходу объяснят, что, где и как. Снимешь, и будем квиты. Пленку и фотографии отдашь мне. — И добавил ехидно: — Д-дескать…

В пятницу компания мчала по наторенной дороге в тайгу Белова. Ехали весело, время от времени останавливались, кто-то услужливо подсовывал бутылку, все выпивали.

К зимовью добрались засветло, да и день июньский был долгонек, воздух напоен прохладой, хотелось скинуть с себя остатки одежонки, понежиться в прохладе легкого вечернего ветерка.

Как оказалось, банька была уже протоплена, стол накрыт, вся компания тут же заголилась и с криками, смехом ввалилась в парную. А через минут тридцать понеслась к ручью.

Курицин на этот раз потерял всякую бдительность: всем им чего-то от него хотелось, и со всеми он обнимался, целовался, тут же оказывалась бутылка, и все по очереди сглатывали прямо из горлышка.

Проснулся Виктор Николаевич глубокой ночью, вокруг него шумел темный лес, доносились какие-то звуки, и он не сразу сообразил, что сидит за тем же столом, что и вечером, и ему отчего-то очень холодно.

Не сразу дошло до него и то, что сидит в чем мама родила. Не сразу разглядел стоящую перед ним на столе початую бутылку водки и рядом — стакан. Дрожащей рукой налил и тут же залпом выпил, почувствовав, как по всему телу начинает разливаться спасительное тепло. Только тогда он поднялся со своего места и, пошатываясь, побрел к темнеющему в стороне зимовью. На подоконнике нашарил фонарик, включил и на вбитом в стену гвозде разглядел свою одежду — брюки и куртку. Натянув все это на себя, втиснулся между спавшими вповалку гуляками.

Утром народ просыпался тяжело, долго поднимался, расхаживался, и только к обеду все снова уселись за стол. Здесь же Белов объявил, что у него неотложные дела в райцентре и скоро им надо будет выехать в обратный путь. Народ недовольно загудел, однако возражать хозяину зимовья никто не посмел — Белов в тайге всегда был за вожака и не терпел ослушания.

«Пусть пока полежат, — размышлял Белов, получив от Михалчика пачку фотографий. — Время шантажа еще не пришло».

Приятель на этот раз засветился во всех видах и позах. Разглядывая снимки, Владимир не мог удержаться от злорадного смешочка: фотографии можно было расклеивать по поселку и в райцентре, как прокламации, и тогда уж на Курицине можно будет ставить большой жирный крест.

«Будет брыкаться, так и сделаем, — продолжал думать о своем. — За все надо платить…»

Был он на этот момент в доме родителей, где гостила и сестра Люба. Подмывало показать фотографии и ей, но Владимир понимал, какую может причинить ей боль. Хотя, может быть, и наоборот: снимки — лишнее подтверждение тому, что года три назад она приняла правильное решение уйти от бывшего муженька.

С Любой что-то происходило, и он это также видел: она то и дело прижимала к себе дочку Алену, что-то, смеясь, говорила матери, припадала к плечу отца.

Внутренняя и физическая спелость женщины выходила на лицо, которое играло всеми красками еще не прошедшей молодости: светились глаза, на щеках — румянец, чуть влажные губы приоткрыты, прядь темных волос красиво оттеняла высокий чистый лоб.

«Вот сестрица-красавица, — с удовлетворением наблюдал за ней Владимир. — Ишь, как прет из нее… Не-эт, здесь что-то не чисто. Наверняка влюбилась».

Перебирая в памяти имена их общих знакомых, неожиданно для себя подумал: неужто Мишка Светлый — причина Любиных воздыханий?..

— Ты, сестрица, смотрю, цветешь и пахнешь. Уж не влюбилась ли?

— А ты, братец, думал, я буду век в одиночестве коротать? — ответила с переливами в голосе. — Иль нет достойной замены твоему закадычному дружку?

— Да какой он мне закадычный дружок, — так, жук навозный, — с досадой отвернулся к окну братец. — Такой дружок, знаешь, продаст и еще раз перепродаст. В гробу бы я его видел.