Читать книгу "Мой любимый сфинкс - Людмила Зарецкая"

С этой женщиной он не знал, что его ждет через секунду. Новая неизведанная жизнь открывалась за каждым поворотом ее головы, плавным движением рук или бедер, стремящихся ему навстречу. Он встречал это новое и неизведанное с восторгом первооткрывателя, тонул в переполнявших его эмоциях, рычал от удовольствия, стонал от некончающегося желания, выгибался дугой, чтобы острее почувствовать наслаждение, которое она ему дарила, и вжимался в нее, чтобы сделать ее еще ближе. Он мял, сжимал и распластывал ее тело, потому что боялся, что она исчезнет, отдалится, растворится, и внутри накрывшего его безумия смертельно боялся этой потери. И тут она больно укусила его за плечо.

От изумления он остановился и воззрился на ее решительное личико.

– Я завтра буду вся в синяках, – гордо похвасталась она. Именно похвасталась. В ее голосе не звучало ничего, кроме лихой удали, но он все-таки испытал раскаяние. Она была хрупкой, как фарфоровая статуэтка, а он вел себя как феодал, дорвавшийся до дочки вассала.

– Ты мне так нравишься, что просто сил никаких нет, – теперь уже пожаловалась она и снова укусила его за плечо. – У меня просто в глазах темнеет, так я тебя хочу. Со мной никогда в жизни такого не было. Ты мне скажи, это что такое?

Чувство мужской гордости накрыло его первой волной, и на смену ей, трусливо откатившейся назад в глубины сознания, тут же пришла вторая, новая высокая волна желания, от которой свет померк у него в глазах. Со всей бережностью, на которую он был способен, он обнял Злату за плечи и повел за собой в глубь поглотившей его пучины.

Теперь уже она стонала и билась в его руках, а он с уверенностью опытного капитана направлял их корабль мимо рифов и скал, на глубокую воду, где в безмятежном морском просторе плескалось и нежилось острое чувство безмятежного счастья.

Волны этого счастья набегали одна на другую, все убыстряясь, увеличивая высоту и амплитуду, заставляя их нырять друг в друга все глубже и глубже, пока последний девятый вал в клочья не разметал корабль, не потащил их, захлебывающихся, за собой в открытый океан, не накрыл с головой, отключая сознание и растворяя в полном, бесконечном и некончающемся блаженстве.

Злата пришла в себя первой. Аккуратно повертев головой, будто проверяя, не изменилась ли окружающая ее действительность, она похлопала рукой по прикроватной тумбочке, нащупывая очки, нацепила их на нос и, скосив глаза, посмотрела на лежащего рядом с ней мужчину, который, казалось, не подавал признаков жизни.

– М‑м‑м‑м, – пробормотал он, почувствовав ее шевеление под своей тяжелой рукой.

– Мы точно живы? – на всякий случай уточнила она.

– М‑м‑м‑м.

– А если поподробнее?

– М‑м‑м‑м.

– Все понятно. – Она повернулась на бок, взбила подушку под головой, воззрилась на него и поправила сползшую с ее тела руку. Руке нужно было обязательно находиться там, где она была, потому что иначе во всем окружающем мироустройстве наблюдалась какая-то неправильность. – Ты после занятий сексом теряешь способность членораздельно изъясняться.

– Я не занимался сексом. – Он притянул ее к себе и, как и в самом начале, зарылся носом в ее волосы. – Я занимался любовью. И теперь выражаю решительный протест, что ты не видишь разницы.

– Ага, ты только прикидываешься таким непробиваемым, а на самом деле ты тонкий, ранимый и теперь чувствуешь себя оскорбленным в своих лучших чувствах. – Она счастливо засмеялась и обняла его голову.

– Нет, я спокойный, невозмутимый и уверенный, – ответил он, хотя говорить было лень. Вот, если честно, совсем лень. – Меня друзья знаешь каким прозвищем наградили? Сфинкс. А Сфинкс не может быть ранимым.

– Может, – уверенно сказала Злата. – Я точно знаю. Ну надо же, а прозвище тебе подходит. Ты нежный ласковый Сфинкс. Но я не дам тебя в обиду.

Он посмотрел на нее и понял, что точно, не даст.

– Пить очень хочется, – сказал он жалобно. – А вставать сил нет. Совсем-совсем. Ты не знаешь, кто это меня так вымотал?

– Знаю. Я, – гордо ответила Злата, выскальзывая из его объятий и спуская ноги на пол. Он тут же испытал острое чувство потери. – Так что в порядке реабилитации и принесения публичных извинений я сейчас дам тебе попить.

Сходив в ванную за стаканом, она налила воды из пузатой зеленой бутылки, стоящей на прикроватной тумбочке, и протянула стреляющий пузырьками стакан лежащему Аржанову.

Придержав Злату за руку, он припал к стакану губами, в три глотка выпил всю воду, отбросил стакан куда-то в сторону молчаливо наблюдающей за их грехопадением медвежьей шкуры и притянул Злату к себе.

– Как твое отчество?

– Александровна. Моего папу зовут так же, как тебя.

– Так вот, Злата Александровна, теперь, когда мне не грозит умереть от жажды, я с удовольствием приму ваши извинения.

Хохоча, она упала на кровать рядом с ним. Все, что произошло с ней за эту неделю, вчера, сегодня, только что, было замечательно. И то, что ждало ее до наступления утра, заманчиво обещало быть еще лучше.

Суббота

Она проснулась с ощущением счастья. Счастье было острым и сладким одновременно, как венгерский яблоковидный перец в банках, который в детстве она могла лопать не останавливаясь. Солнечный свет беззастенчиво заливал комнату, напоминая о ее ночном бесстыдстве и даря надежду на прекрасный летний день, в котором не могло быть ничего, кроме счастья.

Первоисточник этого счастья безмятежно спал рядом, раскинувшись на широкой, казалось, трехспальной кровати. Спал…

Злата схватила мобильный телефон и посмотрела на часы на экране. Пятнадцать минут девятого. Но он же никогда не спит дольше, чем до шести утра! Короткая паника вскинулась из глубин желудка, хватая за горло, и тут же улеглась обратно, свернувшись шершавыми кольцами до следующего раза. Поводов для нее не было никаких. Аржанов действительно спал. Его грудь мерно вздымалась в такт дыханию. Даже во сне он выглядел надежно и основательно. Злата вспомнила, как вчера собиралась не давать его в обиду, и засмеялась над собой. Он не нуждался ни в чьей защите. Даже во сне.

Ее смех колокольчиком прозвенел в тишине комнаты, прерываемой лишь шелестом летнего утра за приоткрытым окном. Проснувшись от этого смеха, Аржанов сонно посмотрел на нее и широко улыбнулся, узнавая. С раннего детства он вставал легко, не воспринимая утреннее пробуждение как от души отвешенную пощечину реальности, но никогда еще переход от сна к яви не был таким приятным и каким-то звонким, что ли.

– Доброе утро. – Колокольчик прозвенел снова, приветствуя его, и в ответ он молча притянул Злату к себе.

– Ты знаешь, сколько времени? – осведомилась она, когда они оба приобрели способность говорить.

– Понятия не имею, – беззаботно ответил он, чувствуя приятную истому во всем теле.

– Без пятнадцати девять. А кто-то еще жаворонком прикидывался. Мол, я никогда не встаю позже шести утра. Наглый врун и обманщик.