Читать книгу "Тайна древлянской княгини - Елизавета Дворецкая"

Она не сразу осознала перемену. Только теперь она поняла, что раньше смотрела на ночную кобылу как-то иначе – словно бы снизу и сбоку, а теперь они оказались на одном уровне и прямо напротив друг друга. И теперь у Предславы было чувство, словно она и есть середина, сердце, опорная ось всех тех сил, частью которых была раньше. Чего-то не хватало, что-то исчезло – нечто очень важное. Она ощущала боль и пустоту, слышала крик – иной, чем раньше, в нем были страх и горе. Но ей некогда было прислушиваться к нему – желтые глаза ночной кобылы и лязгающие зубы были прямо перед ней. Она нагнула голову и ударила рогами – теперь она была туром, стоящим перед кобылой, теперь она каким-то образом управляла теми остатками сил, которые еще не высосала бездна.

А потом вдруг где-то внутри ее вспыхнул ослепительный горячий свет и потек по жилам, наполняя такой силой, которая смыла саму память о прежней слабости и боли. Солнце сияло внутри ее и вокруг нее, она сама была этим солнцем. Не думая, даже не пытаясь понять, что произошло, она усилием воли метнула эту пламенную силу вперед – и услышала отчаянный вопль ужаса и боли. Так мог бы кричать дикий зверь, брошенный в бушующее пламя.

И все стихло. Солнечное сияние постепенно померкло, но вместе с ним ушла и серая мгла Той Стороны. На какой-то долгий миг Предслава замерла, ощущая себя зависшей там, где нет вовсе ничего. Она уже знала это чувство – миг возвращения, и каждый раз он наполнял ее новым ужасом – а вдруг вернуться не удастся, а вдруг она останется тут навсегда? Страх не надуман – с иными именно это и случалось, и каждый волхв не раз встречал своих незадачливых соратников, зависших и заблудившихся между той и этой стороной.

Но нет… Навалилась тяжесть – тяжесть самой земли, и казалось, никогда в жизни Предслава не наберется сил шевельнуть даже пальцем. Собственное земное тело всегда поначалу кажется очень тяжелым, когда вновь приходится взвалить его на себя… Уже зная это и не пытаясь шевелиться, Предслава просто лежала, заново привыкая к ощущениям яви. Стоял гомон, и она знала, что вокруг полно народа. С усилием она попыталась открыть глаза, но лишь ресницы ее слегка дрогнули.

– Славуня! – Кто-то обхватил ее и сжал изо всех сил, кто-то стал теребить ее и звать срывающимся голосом.

Она узнала голос Вояты, и кровь в жилах потеплела. Дело было даже не в том, что ее согревало тепло его рук, а в том, что сейчас он искренне готов был отдать ей свою кровь и силу. Предслава открыла глаза, шевельнула головой, встретила его напряженный взгляд.

– Слава богам! Хоть эта очнулась! – Воята снова стиснул ее в объятиях, так что у нее хрустнули кости, прижался лицом к ее лбу и принялся покачивать, будто она маленькая девочка. – Что это было? Уже все? Что вы все попадали? И на помощь звать некого…

Предслава пока не могла ответить ни на один его вопрос. И вдруг общий гомон прорезал пронзительный крик.

– Милуша! Сестричка моя любезная! Кровиночка моя дорогая!

В нем слышалось такое неподдельное отчаяние, что Предслава попыталась приподняться. Это был голос двоюродной бабки Велерады. Воята помог сестре сесть и сам обернулся. Бабка, недавно лежавшая на полу без чувств, там, где ее положили, когда принесли с холода в ближайшую избу, на четвереньках ползла к лавке, где лежала старшая ладожская волхва и ее, Велерады, родная старшая сестра Милорада. Путаясь в одежде, наступая себе на подолы, шатаясь от слабости, Велерада ползла к сестре, не переставая кричать.

Этот крик словно оживил Предславу; земное тело будто село на нее теперь как надо, она ощутила прилив сил и встала на ноги; покачнулась, ухватилась за Вояту и сделала шаг. К Велераде уже спешили ее дочери, Ведома и Олова, сами взрослые женщины, матери и мудрые волхвы; с двух сторон они подхватили ее под руки, подняли, помогли дойти до лавки. И там Велерада снова упала, обхватив сестру руками и не переставая кричать.

Предслава протиснулась между замершими людьми, отодвинула Ведому и встала перед лавкой. Где-то в уголке сознания еще звучали голоса Навьего мира. И она уже знала, почему кричит бабка Велерада. Теперь она знала все, что произошло, или почти все.

Завершение праздника Гоиблот вышло скомканным, а потом перешло в настоящий ужас. Когда с вершины могильного холма донесся дикий крик, йомфру Сигтруд выронила корзину, а сам Олейв конунг расплескал пиво из рога. Успев только пробормотать: «Богам…», он сунул рог кому-то в руки, не глядя, и бегом устремился вниз по склону, а потом туда, где еще пылал на вершине кургана другой костер, разожженный колдуньями. Все это время он ждал чего-то подобного.

Мужчины, кто посмелее, устремились за ним. Они застали жуткое зрелище: все девять женщин, певших заклинания, бились с воплями, катались по грязной холодной земле, рвали на себе одежду.

– Горим, горим! Жжет… Воды! – задыхаясь и хрипя, пытались кричать они, но мужчины, не исключая и самого конунга, были так потрясены и испуганы, что далеко не сразу опомнились и попытались хоть как-то помочь. – Глаза! Мои глаза…

Да и как тут поможешь? Никакого пламени либо следов ожога на одежде и лицах женщин вовсе не было; осмелившись наконец взять за руку свою сестру Сванрад, а потом поднять ее, конунг не почувствовал жара. Напротив, руки королевы Сванрад были холодны, будто весенняя земля, на которой она лежала.

– Сванрад! Что с тобой? – звал в испуге конунг, теребя сестру. – Очнись! я же говорил…

– Несите их в дом! – посоветовала дрожащая фру Уннкара.

– Да, да, понесем домой!

Когда женщин снесли с могильного холма, биться и кричать они перестали, но в себя не пришли. Королеву Сванрад уложили на лежанке возле очага, рядом с ней колдунью Суэ, столь же бесчувственную. Им брызгали в лица водой, похлопывали по щекам, но привести в чувство не удавалось.

– Я знал, я знал! – горестно причитал Олейв конунг. Может, это и не к лицу мужчине, но он слишком испугался за свою родную сестру, тем более что никого не было рядом, к кому он мог бы обратиться за помощью в этот страшный час – годами именно королева Сванрад лечила всех больных в усадьбе, как простудившихся, так и ставших жертвами сглаза. – Доколдовалась! Сванрад, я же говорил тебе – ты доколдуешься! Тролли бы с ним, с твоим мужем, может, он сам уже там сдох, а нет, так скоро сдохнет, он же старик! Унн, посмотри, она… дышит?

Фру Уннкара боязливо наклонилась к лицу Сванрад, вслушалась и неуверенно кивнула.

– Но еле-еле…

– Хельги! – вдруг встрепенулся конунг. – Позовите Хельги, кто-нибудь! Его мать умирает, куда этот тролль запропастился!

– Я здесь, – ответил ему от порога низкий, глухой, невозмутимый голос.

В покой вошел дух зимы, якобы сгоревший в праздничном костре, однако целехонький и непобедимый, как и обещал. Лишился он только хвоста, рогов и длинной седой бороды, но рубаха, сшитая словно из грязно-белых клочков полурастаявшего снега, серых кусков влажного гранита и черных лоскутов оттаявшей земли, была та же самая. Вылинявший и обтрепанный бурый худ был надвинут так низко на лицо, что скрывал его почти полностью и удавалось разглядеть только маленькую рыжеватую бородку, по-юношески мягкую и пушистую.