Читать книгу "Слуги Государевы - Алексей Шкваров"

Далеко еще? — спросил Емельяна Суздальцев. — на четвертую ночь уж устраиваемся. — Драгуны с коня мужика стащили. Стоял ноги затекшие разминал. Петр сам спустился, поводья денщику кинул.

— Развяжите! — приказал. Освободили руки Емельяну. Потянулся мужик.

— Завтрева выйдем. — пояснил. — Уже недалече. Версты две остались.

Смеркалось рано. Осень! Телеги составили, костры развели, быстро варево поспело. Сидели, хлебали молча. Суздальцев поел быстро, тарелку с ложкой денщику отдал, сам улегся на телегу. Среди чащи лесной таинственной, отыскивались вот такие полянки, что и ныне для растага присмотрели. До чего хорошо после дня в седле проведенного, в вечном сумраке леса, увидеть вдруг кружок неба над головой. Тишина, лишь поленья потрескивали, да лошади натруженные фыркали. Деревья стояли застывшими, ни одного дуновения ветерка. Пахло листвой опавшей, грибами, землей, дымком от костра потягивало. Лежал капитан звезды разглядывал. Все небо усыпано. Мерцали во множестве своем неисчислимом. Одни поболе, другие помене. Вдруг так захотелось остаться здесь в лесу навсегда. Забыть про все. Жить вот так, просто наслаждаясь этими запахами пьянящими, этой свободой, что окружала со всех сторон. Ловить рыбу в ручьях лесных бурных. Грибы собирать, ягоды. Дичь бить. Вон ее сколько тут. И вся не пугана. Человека не боится. Драгуны не раз видели и лосей, и косуль разных. А зайцы, те просто из-под копыт лошадиных выскакивали. Забыть про все. Про войны, про сыск вечный. Как те, что в скиту. Сколь лет они прожили в счастье этом? Два, три или более? А завтра все кончиться! Для них. И для Петра тоже. Ведь это он пришел, покой их нарушить. Ворочался капитан. Не уснуть было. Опять в небо смотрел долго. Вдруг, заметил — сорвалась звездочка, брызнула светом и упала, за ней еще, и еще. Покатились вдруг они разом. Как дождь, нитями серебряными, по небу плеснул.

— Господи, — перекрестился, — говорят, это души христианские. — Страшно стало Суздальцеву.

— Господин капитан — позвали тихо сзади.

— А? — обернулся встревожено. Драгун стоял перед телегой, что в караул отряжен был.

— Чего тебе?

Помялся:

— Мужик там, ну, этот, что с нами… сказать чего-то сильно хочет. Говорит, до утра нельзя обождать.

— Веди! — Суздальцев сел. Волосы пятерней взъерошил. Из темноты проступили очертания фигуры.

— Говори!

Емельян на колени вдруг опустился, как подломленный:

— Капитан! Поспешать нужно. Боюсь, спалят они себя.

— Это как это спалят? — Суздальцев рывком с телеги соскочил. От боли сразу согнулся. На раненую ногу вступил неосторожно. — Как спалят? — переспросил морщась.

— Досифей, этот. Ну старец ихний. Не раз сказывал. Все уйдем на небо, мол, отсюда. Чрез огонь очищающий. А я так разумею, что о нашем приближении они прознали.

Спалят себя, как Бог есть спалят. Поспешай, капитан. Спаси людей!

— Что ж ты, пес, молчал? — Суздальцев про боль в ноге забыл от ярости. Ударил мужика со всей силы. В зубы. Повалился на бок Емельян. Захрипел, кровь выплевывая:

— Мой грех, капитан, мой!

Но Суздальцев его уже не слышал.

— А ну вставай все! — командовал во весь голос. Суетился, сам перевязь одевал со шпагой, других пихал, будил роту. Драгуны и мужики оторопело просыпались. Хватались, кто за оружие, кто за телеги — растаскивать.

— Драгуны! — Суздальцев уже в седле, — На конь всем. Обоз пускай останется. Этого — на Емельяна валявшегося показал, — взять быстро. И пошли, пошли.

Светать начинало. Откуда-то туманом потянуло. Петр испугался сначала — дым, думал. Потянул ноздрями воздух — нет, не гарью несет. Хлестнул коня:

— За мной! — И поскакал, по тропинке чуть видимой, к гриве прижимаясь, от веток.

Драгуны за ним.

* * *

Пока народ в избу молельную собирался, Досифей две доски широченных приготовил, гвозди и топор. Все к дверям притащил. Взял бутыль с маслом лампадным, на стены плескал щедро. После достал еще одну, с составом горючим. Давно хранил ее. У поселянина одного выменял. Знал, что придет день Судный. Ждал его и готовился загодя. Пролил жидкость вонючую на пол, вдоль стен. Сам на пороге встал. Тут и люди пошли. Внимательно пересчитывал, губами шевеля беззвучно. Наконец, успокоился — все собрались.

— На колени, братья и сестры! Всем молиться во спасении души нашей, ибо пришел день суда Божьего! — прокричал зычно. — На колени! И молитесь все!

Люди закрестились и на пол стали опускаться. Мужики, бабы, детишки. Все. Озирались с ужасом. Пахло сильно чем-то в храме, аж дыханье спирало.

— Что это, матушка? — Наташа оглядывалась в страхе, — Батюшка? Что будет-то с нами, Господи?

Окон нет. Одни стены вокруг, да иконы с лампадами. Смотрят со стен лики строгие. Запели люди молитву голосами нестройными. Вдруг стук услышали. Обернулись разом. Досифей двери заколачивал. Гвозди вгонял и одного удара. Откель силы-то столько взялось в старце немощном. Поняли все. Заголосили разом бабы, детишек к себе прижимая. Те заплакали, матерям вторя. Мужики враз сил все лишились. Даже с пола не подняться. Так и стояли на коленях, головы опустив.

— Молитесь, говорю вам! — неистовствовал Досифей. Взгляд безумный. Выпрямился весь, и куда сгорбленность делась. Одну руку поднял, двупало ощерив, в другой свеча толстая зажата, с огоньком мечущимся. У ног старца топор валяется. — В огне очистительном уйдем мы на небо сразу. К Господу нашему, Исусу Христу. К Богоматери, к Святым Архангелам. Да пошлют они нам смерть легкую, да спустятся ангелы с крыльями и вознесут души наши праведные. Аминь! — и бросил на пол свечу зажженную. Побежало пламя синеватое, как ручеек весенний быстрый, струйками, струйками, по полам вдоль стен рубленых, по ним подниматься стало, и лизал их, лизал огонь ненасытный. Разом стихло все в храме, а потом взорвался люд голосами нечеловеческими, рыданьями звериными, погибель страшную осознав. А стены трещать уже начали, дым пошел едкий от них, масло сгорая, пузырилось, брызгало. Кто-то осмелев в предчувствии смерти неминуемой к дверям рванулся. Досифей топор уже в руках держал. Размахнулся — одного положил, другого. Кровь брызнула и зашипела в пламени.

— Назад, — кричал — изыди, сатана! — Отшвырнули старца, затоптали. Он по полу катался, извивался змеей, цеплялся за ноги, пока на глотку не наступили. Хруста никто и не услышал в таком шуме. Затих старец безвольно у стены. Огонь уже до его рясы добрался. Вспыхнул Досифей, как факел. А в дверь ломились изо всех сил. Доски отдирали голыми руками, ногти с мясом срывая. Кто-то снаружи стучал отчаянно. Кашляли уже все, задыхались. Кто-то валился на пол, не в силах за жизнь бороться. По ним другие шли, не замечая, затаптывая.

Никонов сгреб своих в объятья, поцеловал на прощанье и на пол опрокинул. Как раз посередь зала молельного. Собой накрыл. Наташа платок с головы сорвала, рот прикрывала. Дышать становилось все тяжелее и тяжелее. Дым раздирал грудь. Еще немного и поплыла она куда-то.