Читать книгу "Инквизитор. Утверждение правды - Надежда Попова"

– Никаких неестественных звуков не было тоже, – продолжил Гюнтер, когда приятель смолк. – Если кто-то впрямь проник в сокровищницу, то… Как правило, слышно, когда двери открываются, – не на всем этаже, но услышать можно. Петли скрежещут. Если говорить о чем странном, Ваше Величество, скажу вот что: в ту ночь ничего подобного не было – была полная тишина. Если б открывали двери, мы бы это услышали.

– Это и в самом деле странно, – согласился Император, вскользь оглянувшись за плечо на неподвижную и до сих пор молчаливую тень. – А ведь при нашей прошлой беседе вы этого не упоминали.

– Вы сказали нам, Ваше Величество, – стараясь снова не дрогнуть голосом, возразил Гюнтер, – что была попытка ограбления сокровищницы. Мы полагали, что у двери все и закончилось, и внутрь они так и не сумели войти. Однако теперь, когда вы сказали, что кража состоялась, мне и пришло в голову, что это странно – то, что мы не слышали звука петель.

– Что ж, это весьма важное уточнение, Гюнтер. Благодарю вас за столь ценное замечание.

На миг замерев в неподвижности, он склонил голову в коротком поклоне, мысленно отметив – по имени, надо же; никогда не приходило в голову, что правитель государства это имя помнит. Таких, как он, в Карлштейне десятки, и еще больше тех, кто обитает за его пределами, но также состоит на службе, и имена не всех из них известны или запомнились даже и друг другу, а Император, выходит, знает каждого? Невероятно…

– А теперь… – начал король и прервался, когда до сих пор недвижная фигура за его спиною шелохнулась, подав какой-то не видимый им двоим знак.

Император чуть подался назад, и в тишине прозвучал еле различимый шепот, сообщающий ему нечто, что расслышать отсюда, со скамьи, было нельзя. Когда едва уловимый голос неведомого советчика смолк, тот мгновение помедлил, ничего не говоря, и наконец вздохнул.

– Хм… да, – согласился престолодержец не то со своими собственными мыслями, не то со словами таинственной фигуры. – А теперь вернемся к тому, о чем я спросил вас в самом начале нашего разговора, и как будто вам что-то припомнилось в связи с этим. Хочу повторить, господа рыцари, что никакая мелочь не будет мною воспринята легкомысленно, ничто, вами сказанное, не будет мною отринуто с ходу или, тем паче, высмеяно, сколь бы странным или, на первый взгляд, мелким это ни показалось. Мнится мне, мой вопрос, поставленный таким образом, что-то затронул в вашей памяти. Итак, отбросив сомнения, просто скажите, о чем вам подумалось, когда вы услышали мои слова.

Лукаш кашлянул, прочистив горло и явно вознамерившись ответить, однако так и остался сидеть с полураскрытым ртом, исподволь косясь на приятеля и пытаясь не прятать глаз от взгляда короля. Гюнтер молчал, вновь заметив, как шевельнулась фигура за плечом Императора, и тот кивнул, произнеся подчеркнуто благосклонно:

– Лукаш? Вижу, вы желаете что-то сказать мне.

Приятель распрямился, как жердь, рванулся встать, и королевская рука коротким движением повелела ему сесть обратно. Лукаш присел на скамью, все такой же прямой и пытающийся выказать готовность услужить немедленно и всей душой.

Гюнтер невольно поморщился.

Разумеется, уважение к вышестоящему быть должно, это сомнению не подлежит, и тем паче должно быть почтение к правителю государства, особенно если этот властитель – твой фактический командир. Но эта непостижимая готовность выстелиться под ноги… А ведь Лукаш во всей прочей жизни не трус и не тюфяк, даже в чем-то самоуверенный гордец, с которым порою никакого сладу нет. А здесь – гляди-ка. Словно и не благородный рыцарь говорит со своим королем, а мелкая прислуга, холуй. Богемцы… И вот так всегда и со всеми. Что за противоестественная, ненормальная какая-то струна в душе у всех славов? Что за тяга с упоением предаваться самоуничижению? И для чего они при этом с раздражающей регулярностью учиняют восстания и мятежи с требованием свободы, независимости (и от кого, если выходец из их же народа занимает имперский трон!..), вольностей, реформ и переустройств, сетуют на притеснения и гнет? Для чего вот и сейчас, все последние годы богемские заговорщики мутят воду по всему краю, пытаясь поднять обитателей этой земли на бунт, если вольготно они чувствуют себя только так, когда есть перед кем склониться и есть кому не служить – угождать. Или они попросту желают сами избрать себе объект поклонения? Это бы хоть как-то все объяснило…

– Просто говорите, – потребовал Император и, когда Лукаш замер на скамье в явном смятении, повторил чуть мягче и вместе с тем настойчивей: – Расскажите, что вам припомнилось. Как я уже сказал, я готов выслушать вас со всей серьезностью.

– Ну… – проронил приятель неуверенно, глядя вниз, под ноги, и связывая слова через силу. – Я не знаю, насколько серьезно следует относиться к этому, Ваше Величество, я и сам полагаю, что все это попросту от усталости или… Однако – да, кое-что вспомнилось, когда вы упомянули о «неприятных ощущениях» и «странных мыслях». Это может показаться вам глупым, да оно и мне самому кажется таковым…

– Смелей, Лукаш, – подбодрил Император по-прежнему доброжелательно, и тот, снова бросив на Гюнтера быстрый взгляд, продолжил:

– Это было за полночь. Поначалу, как мы и сказали, все шло, как всегда, а в один какой-то миг вдруг одолело чувство, что за нами наблюдают.

– За вами, – повторил Император, помедлив, и приятель кивнул:

– Да, Ваше Величество. Это странное ощущение овладело нами обоими, как-то внезапно.

– На что оно было похоже?

– Похоже… – Лукаш замешкался, подбирая слова, и Гюнтер нехотя вмешался:

– Словно рядом кто-то был. Так бывает, – продолжил он, когда приятель согласно закивал, – если при разговоре двоих подле стоит кто-то третий; стоит, но не вмешивается в беседу, а просто смотрит – бесцеремонно и неотвязно. Это длилось недолго, минуту, может, две.

– То есть всего минута и единожды за все время, пока вы оба были на посту?

– Нет, – снова заговорил Лукаш торопливо. – Это было дважды. И… этого Гюнтер не видел и не замечал, но во второй раз мне показалось… Тень или вроде того – мелькнуло перед глазами что-то… Но это вполне могла быть и просто тень. Как я и говорил, Ваше Величество, в коридорах вечные сквозняки, и факелы или светильники порою могут создавать настоящие видения; поначалу, пока к этому не привыкнешь, вздрагиваешь всякий раз. Быть может, и в ту ночь было так, сейчас я почти уверен, что все это просто шутки утомившегося зрения. Полумрак, свет факелов, тишина… И если уж это привиделось лишь мне одному, стало быть, это объяснение и будет самым верным.

– И более ничего? – уточнил Император. – Лишь ощущение и эта тень?

– Я тени не видел, – категорично напомнил Гюнтер. – А в остальном – да, Ваше Величество. Именно так.

– И не было такого, чтобы вы… придремали на посту?

– Нет, – отозвались оба единым голосом, и на сей раз возмущение Гюнтер услышал даже в тоне приятеля – искреннее и оскорбленное; король кивнул:

– Я верю. И не говорю, что вы исполняли не должным образом свои обязанности, господа рыцари. Я несколько изменю свой вопрос: не показалось ли вам, что вы задремали, и какая-то часть времени выпала из вашей памяти или восприятия?