Читать книгу "История одного замужества - Валерия Вербинина"

– Папа!

– Господи, ну почему он меня не убил вместе с ней? – стонал Колбасин, комкая на груди криво застегнутую рубашку. – Денег ему, видите ли, захотелось… А Дуняшу за что? Сволочи! Такая девушка была… хорошая… работящая… Боже мой, ну зачем она промолчала? Сказала бы сразу же, что это его рук дело… или его бабы… и все, понимаешь, все! Не отвертелись бы они…

– Папа, Иван Иванович – человек серьезный… Они и так у него не отвертятся…

– Вечно ей все было не так, – горько признался Колбасин, не слушая сына. – Она блистать хотела, понимаешь… во всем первой быть… А первой не получалось. Вечно соперницы какие-нибудь вперед пролезали… Потому как первое место всегда одно! Нельзя сидеть вдвоем на троне… Разве ж я ее не понимал? Понимал, и очень хорошо… Роли ей подбирал самые выигрышные… И что получается? Как она умерла, так о ней больше газет написали, чем о любой из наших постановок… Всю жизнь, понимаешь, всю жизнь стремилась к славе – и славу эту ей дала только смерть… Бульварный роман! Любовник с другой своей любовницей прихлопнули… Все кухарки в восторге: вот как оно, оказывается, в жизни бывает-то! И все чешут языки, обсуждают, перемывают косточки… не могу, нет, не могу…

– Папа, – промолвил Павел, стараясь говорить как можно тверже, хотя губы у него дрожали, – нам надо собрать все силы… Надо жить дальше… Она бы не хотела видеть нас такими…

– Да ей все равно, какие мы были, – отмахнулся Колбасин. – Никогда она нами довольна не была, ни мной, ни тобой… Зря я тогда не решился, понимаешь? Когда ее убитой нашли… с револьвером этим возле кресла… так сразу же надо было пойти в другую комнату, взять ружье и Ободовского этого пристрелить… Чтобы он жизнью со своей… – режиссер грязно выругался, – не наслаждался… А то он, хитрец, говорит, что ни при чем, а баба его – что оружие потеряла, и поди докажи, что они оба врут и сговорились покрывать друг друга…

– Папа… Ну Иван Иванович же тоже хлеб свой задаром не ест… Признается у него Ободовский, никуда не денется… Или эта его… любовница признается…

– Им слава будет на всю страну, – горько промолвил режиссер. – Ты понимаешь хоть это? На всю Российскую империю… В каждом закутке их имена склонять будут! Потому что в такое сволочное время мы живем: если ты честный человек и работаешь честно, то ничего тебе не видать… А вот если ты воняешь, как… – он снова выругался, – всем в нос, тебя всякий заметит. Покритикует, конечно, но заметит… Вот так и создается слава! Да если я был уверен, что их хотя бы в каторгу сошлют, что получат они по заслугам… а то ведь может быть и так, что их оправдают… как это называется… за недостатком улик, во! – Он перестал мять рубашку и с недоумением поглядел на свою руку. – Ох, что-то пить хочется… Сходи еще к этой вобле сушеной, Эльзе как ее там, попроси вина. Душа болит, а толку-то? Никакого толку от этой боли нет, и Евгению мою мне уже не вернуть…

По правде говоря, Павел Колбасин зря беспокоился, что баронесса Корф может их услышать. Амалия не любила пьяных и, едва она поняла, что ей придется весь вечер терпеть общество нетрезвого и полного отчаяния Колбасина, под каким-то предлогом уехала к соседке, Клавдии Бирюковой.

– Ах, Амалия Константиновна, как я вас понимаю, – говорила передовая дама, освобождая для гостьи кресло, заваленное книжками на нескольких языках и какими-то бумагами. – Колбасина, конечно, жалко, нет слов, но какие бы испытания ни послала нам жизнь, распускаться нельзя… нельзя распускаться, – прибавила Клавдия Петровна строго.

Тут, признаться, Амалия подумала, что ее собеседница принадлежит к тем людям, которым хочется возражать всегда, даже если они говорят нечто совершенно очевидное, вроде того, что дважды два равно четыре. «И ведь я знаю еще множество людей с прогрессивными вроде бы взглядами, которых объединяет с Бирюковой именно эта черта, – мелькнуло в голове у Амалии. – Очень, очень любопытно…»

– Вы можете переночевать у нас, если хотите, – великодушно добавила Клавдия Петровна.

– Нет, я, пожалуй, вернусь обратно через пару часов. Думаю, Анатолий Петрович к тому времени успеет угомониться…

Шаркающей походкой в комнату вошел поэт, заметил Амалию, приосанился, учтиво поклонился и, обернувшись к хозяйке дома, нерешительно осведомился, когда будут подавать на стол.

– А то ужина еще не было…

– И в самом деле, – спохватилась Клавдия Петровна. – Амалия Константиновна, прошу разделить нашу скромную трапезу…

Амалия не видела причин отказываться, и вскоре трое собеседников оказались за одним столом, на котором были нескромно выставлены всяческие яства. Разговор, само собой, шел о недавних происшествиях.

– Я просто поражена тем, как быстро раскрыли это дело, – пыхтела Клавдия Петровна, попутно один за другим уничтожая вкуснейшие вареники с вишней. – Товарищ прокурора, конечно, работает давно и имеет опыт, но Иван Иванович меня удивил. Ведь он совсем еще молодой человек…

Амалия слушала и любезно улыбалась.

– Господи, ну чего там было раскрывать? – проворчал Свистунов, незаметно придвигая блюдо с варениками поближе к себе. – История стара, как мир. Всем здравомыслящим людям с самого начала было понятно, что это дело рук Ободовского…

– Ну, думали еще и на мужа, – справедливости ради напомнила Клавдия Петровна. – И Матвей Ильич Ергольский тоже казался очень, очень подозрителен…

Она сделала паузу, чтобы запить очередную порцию вареников чаем, и шумно отхлебнула из чашки.

– Матвей Ильич и мухи не обидит, – великодушно вступился за почти коллегу поэт. – А муж в Пановой души не чаял. В отличие от Иннокентия Гавриловича, который руки в карманах держал, когда она его обнимала…

– Вот! Хотя внешне казалось, что у них вроде бы все хорошо…

– Думаю, именно ваши слова о руках в карманах навели следователя на подозрения, – любезно сказал Николай Сергеевич. – Потому что, строго между нами, Иван Иванович все-таки немножко тугодум…

И он украдкой поволок к себе на тарелку новую порцию вареников. Потому что, как вы уже догадались, больше всего на свете Николай Сергеевич любил не рассуждать о сенсациях и даже не сочинять стихи, а вкусно и от души поесть.

– Не дай бог, еще свидетелем меня вызовут, – сказала Клавдия Петровна с покушением на кокетство в низком голосе и тряхнула головой. – Как по-вашему, Амалия Константиновна, ведь они могут?

– Определенно, ведь вам придется рассказывать хотя бы о том, что говорил за ужином Матвей Ильич.

– Ах! Неужели в газетах обо мне напишут? – затрепетала передовая дама.

– Они и фотографию могут поместить, – хладнокровно заметила Амалия. – Сами понимаете, такой громкий процесс…

– Тогда придется одеться получше, – решительно промолвила Клавдия Петровна, с недоумением глядя на почти пустое блюдо, на котором буквально только что высилась гора источающих жар вкуснейших вареников. – И заказать новую шляпку. Или даже две?

– Чем больше, чем лучше, – сказала Амалия с улыбкой. – Ведь неизвестно, сколько раз вас будут вызывать.