Читать книгу ""1212" передает - Хануш Бургер"

Я всю дорогу думал только о своем родном городе. Во всей Европе орудия уже смолкли, так почему же в Праге должно быть иначе? Один человек в Дегендорфе утверждал, что американцы, как и прежде, все еще стоят у Пльзена, а не у Праги. И как грозное предупреждение над нашими головами прогрохотала эскадрилья немецких бомбардировщиков!

Было почти по-летнему жарко. Мотор нашей машины колотился, как мое сердце.

Граница проходила, вероятно, где-то вверху, по горному хребту. От нее давно не осталось и следа. В 1938 году, после мюнхенского сговора, немцы стерли ее с лица земли.

По обе стороны от шоссе росли громадные ели. Здесь не гремели бои. Здесь только видны следы подготовки: лес был вырублен кусками, в отрытых окопах лежали мотки колючей проволоки.

Первые увиденные нами домики на богемской земле ничем не отличались от домиков в баварском лесу. Из окон свешивались такие же грязно-белые простыни. Магазины были закрыты. На улице ни души…

Мы спустились в долину. Показались первые чехословацкие домики. Повсюду — чехословацкие флаги. В окнах — бледные рожицы чешских детишек. Завидев нас, они высыпали на дорогу. Теперь они без опаски могли говорить по-чешски! Чтобы не разрыдаться, я быстро влез в машину. Мы проехали наскоро сооруженные «триумфальные ворота», на которых было написано: «Да здравствует Красная армия и наши славянские братья!» Населенный пункт назывался Бешини. По воле рейха село было пограничным.

Следующим мы проезжали более или менее крупный городок Клатови. Город был в праздничном убранстве. На четырехугольной базарной площади собралось много людей. У многих на груди — красно-бело-голубые ленточки. Перед отелем «Белая роза» прогуливалось несколько американских офицеров с девицами. На окнах пестрели флаги самых различных размеров, красно-бело-голубые и американские. Витрины лавок были украшены портретами Масарика, президента Бенеша и Сталина. И тут же висели от руки написанные плакаты на чешском, английском и русском языках. Перед ратушей стояли часовые — два американских солдата в отутюженных формах с начищенными до блеска пуговицами и с желтыми шелковыми шарфами.

Шонесси исчез в здании ратуши. Вернувшись, он сообщил нам, что русские находятся недалеко от Праги и там, по-видимому, все еще идут ожесточенные бои.

— Что же это такое, Петр? Ни одной девушки для блудного сына! — шутил Шонесси. Курт начал говорить что-то о здравом национальном характере наших земляков.

Клатови был освобожден вот уже несколько дней, но здесь в противовес селам, которые мы проезжали, чувствовалась в отношении к нам какая-то сдержанность. Я невольно вспомнил освобождение Парижа и тот порыв радости, который охватил жителей. Парижане окружили нас теплом и заботой.

В Клатови ничего этого не было. Что же случилось? Но вскоре все стало ясно.

Мы выехали за город. Перед нами лежало голое поле. Справа, несколько поодаль, находилось городское кладбище. Слева от дороги тянулся парк, огороженный высокой изгородью. Перед входом в парк стояли двое часовых. Один солдат американский, другой…

— Джо!.. Стой!

Я выскочил из машины и побежал к часовым. Не могло быть, чтобы…

Но это было так. Я не ошибся. Другим солдатом оказался эсэсовец в форме и при оружии. Два дня после безоговорочной капитуляции — и вооруженный эсэсовец!

— Что это значит? — спросил я по-английски американского солдата.

Тот смущенно улыбнулся и пожал плечами.

Увидев нашу машину и майорские нашивки Шонесси, ко мне подошел лейтенант. Он подумал, что меня послал мой начальник.

— Посмотрите.

Я вошел в парк.

Там стояло десятка три различных машин и мотоциклов с колясками. Все раскрашено под маскировку.

На траве лежало до сотни людей: эсэсовцы, женщины в форме вермахта или в светлых пестрых платьицах.

Мужчины вооружены пистолетами и автоматами. На парковых дорожках — пирамиды с оружием. На открытом грузовике установлен легкий пулемет. Рядом с ним трое немцев играли в карты.

Лейтенант бросил озабоченный взгляд в сторону Шонесси, который в сопровождении Джо и Блейера шел к парку.

— Дело правильное, — заискивающе начал лейтенант. На наших рукавах были нашивки двенадцатой группы армий, и он, наверное, принимал нас за инспекцию сверху.

— Это эсэсовское подразделение вместе со своим обозом пыталось выйти к американцам, — продолжал объяснять лейтенант. — Они боялись русских. Кто может их за это осудить? — извиняющимся тоном добавил он.

В Клатови еще до прихода американцев эсэсовцы услышали о Пражском восстании и, естественно, стали опасаться, как бы и здесь не произошло нечто подобное. Они взяли из местного населения заложников, с тем чтобы при необходимости обеспечить собственную безопасность у восставших чехов. Когда в город пришли американцы, эсэсовцы сдались им в плен, расстреляв при этом своих заложников, которые якобы их только стесняли. Но вскоре стало известно о приближении русских, и эсэсовцы от страха впали почти в истерику, так как американское подразделение, находившееся в городе, было, на их взгляд, недостаточно сильным, чтобы защитить их от народного гнева.

Американский военный комендант был родом из Алабамы. Он прекрасно знал, что такое линчевание, и сразу сообразил, что от него требуется защитить эсэсовцев, которые сдались в плен! Война кончилась, так что стоило ли подвергать этих людей опасности? Вот он и вооружил эсэсовцев.

— Да, но объясните мне ради Бога, — обратился я к Шонесси. — Почему он не вооружил, например, чехов и не заставил их охранять убийц?

В это время из города показалась процессия: это хоронили расстрелянных эсэсовцами жителей. В голове процессии несли траурные флаги, потом гробы, за ними шли родственники убитых и жители Клатови. Приглушенно и строго играл духовой оркестр.

Стоять рядом с эсэсовцами было стыдно не мне одному. Лейтенант смотрел себе под ноги. Шонесси быстро спрятался за тополь, а Джо покраснел до самых ушей.

Возможно, это произошло случайно, но, как только процессия поравнялась с нами, оркестр перестал играть, и были слышны только шаги людей. Траурная процессия превратилась в настоящую демонстрацию!

Мы перестали существовать для жителей Клатови!

Скрипели колеса. Подол черного блестящего платья какой-то старушки волочился по пыльной дороге. Люди шли молча, единодушные в своем презрении к нам. И только на повороте к кладбищу оркестр заиграл снова. Не проронив ни слова, мы сели в машину.

В селах царило неудержимое веселье: здесь никто ничего не знал о том, что произошло в Клатови. У въезда в село нас встречали ребятишки. Худыми ручонками они протягивали нам цветы. Потом нас останавливали девушки. На центральной площади преподносили пиво и хлеб. Впервые за долгие годы я наслаждался запахом свежеиспеченного крестьянского хлеба. Когда же выяснилось, что двое из американцев в довершение ко всему говорят по-чешски, градом обрушились вопросы: «Случайно, не знали ли вы господина Ержабека из Клевленда? У него была своя большая мясная лавка!», «А братьев Восецки?», «А портного Бартунека из Омахи?», «А разве вы не пойдете на Прагу?»…