Читать книгу "Третья причина - Николай Дмитриев"

Полковник развернул письмо, инстинктивно повернулся к свету и прочитал.

Дорогой Джек!

Пишу тебе из Иокогамы прямо с борта парохода. Сейчас уберут сходни, и я очень тороплюсь. Я абсолютно случайно узнала, что ты до сих пор живёшь в Центральной, и всё поняла. Я много думала о нас обоих и, поверь, хотела бы сейчас найти тебя там, но обстоятельства складываются так, что мне надо ехать.

Война всё равно вот-вот кончится. Как мне говорили, японские генералы убеждены, что дальнейшее продвижение армии невозможно. А это значит, что Япония уже исчерпала себя. Но это к слову. Сама я возвращаюсь в Штаты и, если ты захочешь найти меня там, то тебе достаточно только вернуться в домик на берегу Хэппи-Крик. Надеюсь, милый Джек, ты меня простишь.

Твоя Ревекка

На какую-то секунду Иртеньева поразило острое желание бросить всё и на самом деле вернуться в домик у ручья, но в следующий момент оно исчезло. Полковник знал, что ещё день назад он мог думать о таком поступке всерьёз, но весть о Цусимском разгроме перевернула внутри него всё. Теперь он был твёрдо уверен: ему никогда больше не ступить на берег Хэппи-Крика.

Правда, Иртеньев заставил себя снова прочитать ровные, написанные круглым почерком строчки и, вдруг ощутив, что внутри у него всё перегорело, и ни о каком чувстве больше нет речи, откинулся на подушку. Потом глубоко вздохнул, дрогнувшие пальцы разжались, и опоздавшее письмо с тихим шелестом соскользнуло на пол…

* * *

Сидя в задней комнате редакции «The Kobe Daily News», Иртеньев внимательно просматривал «пилотский номер» новой газеты «Япония и Россия». Издание, печатавшееся на русском языке, предназначалось именно для пленных, вызывая у полковника вполне естественный интерес.

На развороте были помещены фотографии, запечатлевшие виды Кремля, выезд царской семьи из Зимнего дворца, сообщения о депутатах Государственной думы и, как ни странно, вести из русской глубинки.

Однако тут же с явным умыслом продемонстрировать мощь побеждающей нации разместились фотографии тучных японских атлетов. Кроме того, рядом имелись изображения адмирала Того в окружении портретов гейш и конечно же «горы Фуджи».

О выпуске этой газеты Иртеньеву при очередной встрече любезно сообщил мистер Кеннан, именно благодаря его протекции полковник имел сейчас уникальную возможность стать одним из первых её подписчиков, выложив из кармана сразу двадцать иен.

Иртеньев прикрыл было газету, машинально покачался на стуле, снова развернув, мельком взглянул на начало душещипательной повести «Зиночка», а потом ещё раз, внимательно проштудировал передовую.

Конечно же она начиналась с душевного обращения к «лишённым счастливого исхода» и пребывающим «на чужой земле в печальном настроении». Зато в конце имелось вполне конкретное пожелание: «Наши народы сойдутся на помощь друг другу, развивать возможные интересы на востоке».

Что касается японских интересов «на востоке», у Иртеньева не было ни малейших сомнений, к тому же, если не обращать внимания на некий «одесский душок» в изложении, надо признать, свои цели и задачи газета формулировала довольно чётко. Оставалось решить главное: каков метод для их достижения изберут хозяева…

Формально газетой руководил некий господин Руссель, но, скорее всего, он был всего лишь ширмой. Впрочем, Иртеньев знал, что и сам издатель ох как не прост! Причём выяснилось всё это почти случайно.

Называя Иртеньеву фамилию Руссель, мистер Кеннан вскользь сказал, что уважаемый доктор одно время был не кем иным, как президентом Гавайской республики, и одного этого упоминания для Иртеньева оказалось достаточно.

Полковник сразу вспомнил: то же самое сообщал секретный циркуляр Департамента полиции, добавляя при этом, что человек, ставший президентом, ранее носил фамилию Судзиловский и был не кем иным, как революционером-народником.

Ещё там имелись сведения, что упомянутый революционер одержим идеей улучшения мира, к тому же незаурядный врач, публицист, учёный-естествоиспытатель, путешественник и, судя по всему, человек не лишённый авантюрной жилки…

Дверь распахнулась, и в комнату не вошёл, а скорее влетел, похоже, ещё не старый, но уже совершенно седой человек и, на какой-то момент приостановившись, спросил:

— Господин Томбер?..

— Да это я, — Иртеньев поднялся со стула.

— Прошу извинить, мне только сейчас передали, что вы здесь. — Человек обошёл вокруг стола, в шаге от Иртеньева задержался и представился: — Доктор Руссель, к вашим услугам.

— Джек Томбер, — опускаясь на стул, назвал себя полковник и внимательно посмотрел на своего «визави».

На вид господину Русселю было где-то за пятьдесят, но глаза блестели молодо, и, судя по всему, человек он был весьма бодрый и крепкий. Делая преднамеренную выдержку, Иртеньев преследовал свою цель. Ему хотелось для начала хотя бы как-то сравнить то, что он знал об этом человеке, со своим прямым впечатлением.

Тем временем редактор, поздоровавшись с Иртеньевым, устроился за столом и, в свою очередь, явно присматриваясь к посетителю, сделал вид, что всецело поглощён трубкой, чашечка которой представляла ловко вырезанную голову негра.

Наконец Руссель оставил трубку в покое и в упор посмотрел на Иртеньева.

— Итак, господин Томбер, чем могу быть полезен?

Сейчас полковник ломал себе голову, пытаясь догадаться, что же говорил о нём Кеннан, и потому начал весьма осторожно, старательно следя за реакцией доктора.

— Видите ли, уважаемый господин Руссель, мистер Кеннан любезно сообщил мне, что вы тоже занимаетесь делами русских пленных и, судя по напечатанному, — Иртеньев показал на так и оставшийся развёрнутым номер газеты, — довольно успешно.

— И кто же именно вас интересует? Солдаты, матросы или, может быть, только офицеры?

Лицо Русселя внешне оставалось непроницаемым, но за самой постановкой вопроса угадывалось желание побольше узнать о собеседнике. Впрочем, Иртеньев понимал, карты так и так придётся открыть, а потому начал с главного:

— Вам, конечно, многое известно о сражении при Цусиме?

— Безусловно, — выжидательно наклонил голову Руссель.

— Так вот, меня интересуют причина такого небывалого разгрома. Не больше, но и не меньше.

— Зачем это вам?

Похоже, Иртеньеву удалось всё-таки удивить Русселя, так как брови доктора слегка приподнялись.

— А разве опыт Великой Армады не наводит вас на некоторые размышления?

— Испанской? — теперь Руссель даже не скрывал удивления.

— Именно, — подтвердил Иртеньев. — Когда имеешь дело с империей, прочность её легко определяется по двум факторам: армии и флоту. Разве не так?

— Так вот вы о чём… — наконец-то догадался Руссель и покачал головой. — Вы, я вижу, далеко заглядываете…