Читать книгу "Дальше живите сами - Джонатан Троппер"

22:45

Пенни живет на первом этаже в многоквартирном доме в центре города, всего в паре кварталов от папиных спорттоваров. По стенам развешаны афиши с Одри Хэпберн, Мерилин Монро и Джулией Робертс; мебели очень мало. Посреди комнаты стоит диван — якобы зеленый, а на самом деле омерзительного оттенка слизистой тины. Она наверняка купила этот диван с огромной скидкой, потому что на такой цвет никто другой в здравом уме и твердой памяти не позарится. Маленького диванчика на двоих, который принято ставить перпендикулярно большому, рядом нет, и я нахожу это символичным. На диване свернулся толстый кот с желтыми, мерцающими, как у черта, глазами, а в стеклянных плошках по всей комнате разложены ароматические смеси из цветов и листьев, и они почти скрадывают кошачий запах.

Я нервничаю так, что пот прошибает и ноги подкашиваются. О виагре, стянутой из ящика Уэйда, я вспоминаю слишком поздно — она так и осталась в бардачке у меня в машине. Последние десять лет, даже больше, у меня не было секса ни с кем, кроме Джен, если не считать странного, противоестественного совокупления с Элис сегодня утром, но, уж поверьте, я его и не считаю. Этот эпизод останется для меня сном или встречей с НЛО: можно рассказать по пьяни приятелям, но допустить, что это случилось в реальной жизни, совершенно невозможно. Короче, нервничать у меня есть все основания. Ведь моя жена уже больше года удовлетворяет свои половые потребности на стороне.

Войдя в квартиру, Пенни кидает ключи на столик, щелкает выключателями. Я нерешительно топчусь у порога, и колени у меня подрагивают. В животе бурчит требуха, которую мы жевали в кино, я прямо ощущаю, как непереваренный попкорн движется по кишкам. Меня пучит и подташнивает.

— Мне войти? — Голос мой звучит гулко и испуганно.

Метнув на меня быстрый, понимающий взгляд, она отвечает:

— Я бы на твоем месте вошла.

В спальне страшный бардак, повсюду валяются шмотки, на кресле сушится полотенце. Не соблазнительница, не стриптизерша, Пенни раздевается при свете настольной лампы так, словно меня рядом вовсе нет. Одежда остается кучкой на полу, а Пенни разворачивается — показать мне литое, гладкое тело с полными, округлыми, слишком большими для ее хрупкой фигурки грудями. При этом я остро ощущаю несостоятельность собственного рыхлого тела: по бокам наметились жировые наросты, брюшного пресса как такового нет… Но она, нисколько этим не озабоченная, стягивает с меня брюки, выцеловывает волоски на бедрах и увлекает меня на диван. Мы падаем туда вместе, и Пенни ласково вылизывает дорожку от моего пупка вверх, к подбородку, к губам.

— Ты вкусный, — бормочет она, а я думаю, что, наверно, у меня пахнет изо рта.

Потом она обхватывает ладонями мою задницу. Господи, ну и задницу я отрастил!

В сущности, я боюсь всего: что ласкаю ее грудь неумело, как школьник на первом свидании, что член у меня недостаточно тверд и стоит не под тем углом и что он вообще короче и меньше, чем те орудия, которые она повидала в жизни, что я кончу слишком быстро, что она не кончит вообще. Надо бы поласкать ее внизу языком, чтобы она хоть что-то получила от этого бездарного соития, но меня отпугивает неведомое влагалище, и я боюсь, что начну лизать и сосать и все без толку, а спустя несколько минут она деликатно потянет меня вверх за уши, и скажет, что она — уже, хотя мы оба будем знать, что это не так, и добавит, что ей хорошо со мной, хотя мы оба будем знать, что это тоже не так.

Наш секс — как любой первый секс — и хорош и плох одновременно, это вроде генеральной репетиции хорошего спектакля: актеры пока выходят не вовремя и путают текст, прожектора светят не туда и невпопад, а в конце никто не хлопает и не кричит бис. Мы упражняемся не у стенки, не на кухне у раковины, не в душе; она не стоит на кровати на коленях, и я не вхожу в нее эффектно, сзади, для красоты кадра. Секс самый что ни на есть миссионерский: поцеловал, погладил, полизал, вошел, подвигался, простонал и кончил — все вовремя. Слегка оробев, я оставляю за ней право установить ритм, а сам подстраиваюсь, отчаянно стараясь прогнать обратно в закоулки сознания навязчивую картинку: Уэйд трахает Джен.

Благодаря утренней разрядке с Элис мне удается продержаться довольно долго, так что Пенни, коротко охнув, кончает первой и напоследок изрядно прикусывает мой подбородок. Наверно, след останется. Когда я сдаюсь под натиском собственного, кстати довольно сдержанного, оргазма, мне приходит в голову, что оргазм-то этот — уже второй за сутки, и пусть обе ситуации печальны и странноваты, тем не менее в них принимали участие две не воображаемые, а вполне реальные женщины, одна — сверху, другая снизу. Так, может, есть повод для оптимизма? Даже если не считать Элис. А Элис считать, безусловно, не стоит.

Я скатываюсь с Пенни, обуреваемый нелепым самодовольством, и размышляю, когда будет удобно уйти.

— Хорошо-то как, — сонно говорит Пенни, закинув ногу мне на бедро и положив мне на грудь ладонь с широко раздвинутыми пальцами.

— А теперь объясни мне, — говорю я. — Только по-честному. Я хочу правды.

— Ты о чем?

— Почему мою жену потянуло налево?

— Потому что она сука.

— Да ладно, не жалей меня, скажи как есть.

Пенни откидывается на свою подушку и снимает с меня ногу. Я возвращаю ее ногу на прежнее место. Мне приятно лежать с ней так.

— Мой скромный опыт подсказывает, что женщина редко уходит из-за того, что ей плохо в постели. Но в постели становится плохо, когда разладилось что-то другое.

— Ты правда так думаешь?

— Нет. Просто у него член как у слона.

— Да, наверно.

Пенни смеется:

— Джад Фоксман. Голый. В моей постели. Сюр.

— Сюр — моя новая реальность.

Она целует меня в оба глаза и обнимает так, что я готов заплакать. Надо бы сказать ей о ребенке. Пора. Сейчас скажу.

— Джад Фоксман.

— Что?

— Ничего. Просто мне нравится повторять твое имя.

Пенни прижимается ко мне еще теснее и кладет голову мне на плечо, в ложбинку у шеи. Повторив мое имя несколько раз, она блаженно засыпает. Я успеваю только открыть рот — хочу сказать одно, другое, третье, но в итоге остаюсь просто лежать. Самый одинокий человек на всем белом свете.

23:30

На дорожке перед домом ругаются Венди и Барри. Вернее, Венди кричит, размахивает руками, а Барри молча слушает, отгоняя комаров, и ждет, когда она даст вставить слово. Я часто размышляю над тем, что удерживает их вместе, что не позволяет разрубить этот безжизненный тупиковый союз. Но куда уж мне понять их случай, если я и в своем бесславном браке ничегошеньки не понимаю.

— Детка, прости, уже двенадцатый час, — произносит Барри. — Я должен быть там лично, иначе сделка не состоится. Вся работа насмарку.

— В семье траур. В твоей семье. Неужели они не поймут?