Читать книгу "В концертном исполнении - Николай Дежнев"

— Что-то случилось? — Анна заглянула ему через плечо. — Неужели тебе это интересно?

— Нет, конечно, так, из любопытства. — Он сложил газету полоской, сунул в карман блузы. Люди на остановке с любопытством наблюдали необычную для Москвы картину: седоватый подтянутый мужчина наклонился и нежно поцеловал миловидную хрупкую женщину.

Впрочем, у этой сцены был и еще один свидетель. Стоя с сигаретой у кухонного окна, женщина видела, как бережно Лукин подсадил Анну на подножку трамвая, как поднялся сам, прикрывая ее от навалившейся со всех сторон толпы. Эти наблюдения прервал телефонный звонок. Подняв трубку висевшего в коридоре телефона, Люси услышала знакомый мужской голос. Через минуту, наспех одевшись, она уже выходила из дома. Лукин только еще садился в машину, чтобы ехать за досками на склад, когда Люси, миновав известное всей стране здание на Лубянке, вошла в подъезд соседнего, ничем не примечательного жилого дома. Поднявшись на четвертый этаж, она позвонила в знакомую дверь и принялась ждать. Открыли не сразу, кто-то долго возился с замком. Когда же дверь отворилась, на пороге стоял незнакомый мужчина. Он был плотен телом, кругл лицом, волнистые волосы носил артистически длинно, так, что они касались плеч. Почти приветливая улыбка блуждала на его полных губах и была бы такой, если бы во взгляде упорных карих глаз не чувствовалась настороженность.

— Извините, я, по-видимому, ошиблась, — сказала Люси, недоумевая, как такое может случиться, и совсем было повернулась уходить, но мужчина остановил ее:

— Нет, Людмила Николаевна, тут никакой ошибки нет! Я вас жду, проходите, пожалуйста, раздевайтесь. Как раз чайник поспел, попьем с вами чайку, поговорим! На улице необыкновенно тепло, — продолжал мужчина, запирая дверь и провожая женщину в комнату. — Одно слово: бабье лето! Интересно, что у англичан этот период тоже называется летом, но индейским…

Продолжая балагурить, он принес с кухни чайник, налил чай в заранее приготовленные стаканы, поставил на стол вазочку с сушками и колотый сахар.

— Ну-с, вы, я вижу, несколько удивлены. — Мужчина сел напротив Люси, положил в свой стакан кусочек сахара и, помешивая чай ложечкой, как-то очень просто, по-домашнему продолжал: — Я вас сразу же узнал по описанию. Да и на улице признал бы: у вас яркая, запоминающаяся внешность! Поневоле позавидуешь работающему с вами сотруднику — одно удовольствие встречаться с такой красивой женщиной. — Он прихлебнул горячий чай, сломав в руке сушку, отправил кусочек в рот. — Я попросил его вызвать вас, чтобы вы нам кое-что уточнили в вашем последнем донесении. Оно датировано вчерашним числом, и не далее как вчера вечером я его и просмотрел. Да, извините, я даже не представился! Моя фамилия Серпин, я следователь по особо важным делам Объединенного главного политического управления. — Серпин раскрыл лежавшую перед ним папку, вынул из нее исписанный мелким почерком Люси листок. — Да вы пейте чаек, пейте, а то остынет! Сушку возьмите… — Он начал не спеша просматривать написанное. — Так… здесь вы описываете вашу встречу с двумя немцами, очень, очень жизненно, у вас положительно литературный талант. Дальше мельком говорите о рандеву с французом. — Серпин оторвался от чтения, посмотрел на Люси. — Скажите, а что, французы действительно такие классные любовники? Ладно, ладно — шучу! — Он снова углубился в чтение. — Вот! Нашел! Вы пишете: «На просьбу отмечать все необычное сообщаю, что два дня назад к моим соседям Телятиным (информация на них передавалась ранее) приехал из Самары некто Лукин, не то искать в Москве работу, не то просто погостить…»

Серпин отложил листок, отпил из стакана чай.

— Вот вы мне и поясните, что же такого необычного в приезде этого товарища к своим друзьям в столицу? Приехал и приехал, почему вы сочли необходимым упомянуть его в своем донесении?

Людмила Николаевна пожала плечами, достала из сумочки пачку немецких сигарет. Серпин перегнулся через стол, галантно чиркнул зажигалкой.

— Как вам сказать… — начала Люси, выпуская дым к потолку, — просто мне этот человек показался не совсем обычным. Ничего особенного в нем нет, и все же какой-то он… не как все. Я, конечно, в Самаре не была, но, думаю, там люди не такие.

— Короче, — перебил ее рассуждения следователь, — у вас возникло подозрение, что этот самый Лукин выдает себя за другого и что-то скрывает? Давайте конкретнее! Что бросилось в глаза? Что привлекло внимание?

— Хорошо одет, — Людмила Николаевна сощурилась, будто разглядывая появившегося перед ее умственным взором Лукина, — держится уверенно…

— Как-то вы странно говорите, — криво усмехнулся Серпин. Его глаза уперлись в лицо Люси, словно выискивая в нем изъяны. — Страна завершает пятилетку, растет благосостояние трудящихся, а вам кажется странным, что наш человек уверенно держится и хорошо одет. Если, к примеру, судить по нашим газетам, именно на это направлены усилия партии и правительства.

— Да, да, конечно, — заспешила Людмила Николаевна. — Я совсем не то хотела сказать! Понимаете, на улице он бросается в глаза: хорошая шляпа, иностранное пальто, очень добротный костюм. Да, и сигареты курит французские — «Голуаз». И вы знаете, по-моему, он понял этакую свою экстравагантность и теперь ходит в простенькой рабочей блузе…

— Так, что еще? — Серпин пометил что-то в записной книжке. — Рассказывайте, Людмила Николаевна, рассказывайте! Как на духу. Мы же с вами свои люди, стесняться нечего. Может быть, настораживают какие-то интимные подробности? Например, в момент экстаза прорвалось что-то на иностранном языке. Время, Людмила Николаевна, такое жестокое досталось нам время — мы должны знать все, чтобы уберечь государство от врага.

— Да вроде ничего больше и нет… — помялась Людмила Николаевна. — В остальном обычный, правда, видный мужчина.

— Возраст? Как выглядит? О чем говорил с этими вашими, — Серпин сверился с бумажкой, — с Телятиными?

— Слегка за сорок. Довольно высокий, волосы темные с проседью, черты лица правильные, нос с горбинкой. Говорили, я слышала, о театре…

— Все? — Следователь тяжело в упор посмотрел в глаза Люси, поднялся из-за стола. Отойдя к окну и глядя куда-то на улицу, голосом злым и резким он продолжал: — Ты, сука, проболталась, а теперь на попятную? «Ничего не знаю, оставьте меня в покое!» Как бы не так! За марафетом, кокаинчиком с морфинчиком на брюхе ползешь. Валюту от государства утаиваешь. Да знаешь ли ты, шпионская подстилка, какое у нас на тебя дело?! Нет, тут СЛОНом не отделаться, тут тянет на вышку! Что, снюхалась с ним, переспала? Отвечать, когда тебя спрашивают!

Людмила Николаевна не отрываясь смотрела в полную, обтянутую френчем спину Серпина, не в состоянии произнести ни звука. Губы ее тряслись, в глазах стояли слезы. Она попыталась закурить, но пальцы не слушались. Серпин как ни в чем не бывало вернулся к столу, присел, посмотрел на Людмилу Николаевну почти ласково.

— Так о чем мы с вами сейчас говорили? — Он разломил в руке сушку, принялся жевать, звучно прихлебывая чай. Перегнувшись через стол, ободряюще похлопал женщину по руке. — Ну что вы, что вы, возьмите себя в руки! Все не так плохо, как вам кажется… все гораздо хуже. Мы вас ценим, и пока вы с нами дружите, — помните, как в детстве? — с вами ничего не случится! Ведь и всего-то надо — вспомнить пустяк: что он такого наговорил или сделал? Ну же!