Читать книгу "Звезда в тумане - Виктория Токарева"

– А я к вам, – улыбнулся Костя.

Варвара Тимофеевна хотела спросить: «Зачем?», но это было невежливо.

– А у меня не стучит, – предупредила она.

– Я знаю, – ответил Костя. – Я все выяснил.

– Что выяснил? – насторожилась Варвара Тимофеевна. Она решила, что Костя тоже ездил к Соне.

– В километре от вашего дома строили АТС, телефонную станцию, – пояснил Костя. – И ваша квартира явилась экраном вибрации этой стройки.

Варвара Тимофеевна не поняла ни одного слова. Она попятилась от двери, как бы пропуская и одновременно приглашая Костю.

Костя правильно прочитал это движение и вошел в дом.

– Чего ты сказал? Какая еще вибрация? – встревожилась Варвара Тимофеевна.

– Стройка и ваша квартира находились на одной звуковой волне, – медленно растолковывал Костя. – Поэтому, когда там вбивали под фундамент сваи, у вас все падало со стен.

– Почему?

– По физическим законам. Явление резонанса.

– А почему именно моя квартира?

– Случайность, – сказал Костя. – Совпадение.

– Какое совпадение? – снова не поняла Варвара Тимофеевна.

– Ну… как любовь.

– А при чем тут любовь?

– Когда душа одного человека – экран вибрации другого. Когда их души на одной звуковой волне. Это тоже очень редкое совпадение и совершенная случайность, – грустно сказал Костя.

– А больше стучать не будет? – спросила Варвара Тимофеевна. Любовь ее не интересовала.

– Больше не будет. Позавчера был последний день строительных работ.

– А вдруг опять строить начнут?

– На этом месте уже не начнут, – успокоил Костя.

Костя ушел, а Варвара Тимофеевна села на табуретку и стала размышлять насчет экрана и вибрации.

С одной стороны, находиться на одной звуковой волне с целой телефонной станцией – безусловное неудобство. А с другой стороны, по физическим ли законам или по чистейшим совпадениям, но она связана с миром и ее слышат люди.

За стеной плакал грудной ребенок, и получалось, что он тоже кричит на весь свет.

В мае отключают центральное отопление и под утро бывает холодно.

Варвара Тимофеевна проснулась от холода и бросила поверх одеяла свое зимнее пальто.

На улице зашуршали шины.

Варвара Тимофеевна подошла к окну и увидела внизу «Волгу»-такси салатного цвета с шашечками по бокам.

Из такси тяжело вылезла Соня в коричневом плаще «болонья». Следом за ней вышел шофер и стал составлять вокруг Сони узлы и узелочки. Соня возвышалась над своими узлами, как труба над заводскими корпусами.

Было еще совсем рано, серый рассвет устанавливался над городом.

Где-то мирно спала несчастная от счастья девушка. А человек с обратными реакциями, должно быть, выспался днем, а сейчас сидел и читал книгу.

А где был тот, с новой памятью? В потомках? В предках?

Бегал с копьем в набедренной повязке из тугих листьев или бродил по Луне? Чертил щеточкой имена на лунной пыли и не помнил, что они значат…

Почем килограмм славы

Однажды в начале лета я шла по березовой роще. В роще бегали и звенели дети, неподалеку размещался их детский сад.

Мальчик лет пяти сидел на корточках и проверял пальцы на ноге. Рядом валялся неполный кирпич.

Мальчик поднял на меня большие ошарашенные глаза и возмущенно сообщил:

– Кузюрин уронил мне на ногу кирпич!

– Больно? – посочувствовала я.

Мальчик прислушался к своим ощущениям и честно сообщил:

– Не очень больно. Но все-таки больно.

Мне не хотелось уходить от мальчика, оставлять в трудную минуту. Я спросила:

– Ты кузнечиков видел?

– Конечно, – удивился мальчик. – Их тут полно.

– Некоторых можно обучить играть на скрипочке.

– А зачем? – удивился мальчик.

Это был ребенок-реалист. Он не понимал, зачем кузнечику концертная деятельность, когда у него совершенно другие жизненные задачи. А я поняла, что любая сказка должна быть положена на реальность. Иначе это не сказка, а вранье.

С тех пор прошло много времени. Мальчик вырос, должно быть. А детский сад как стоял, так и стоит. Без ремонта. Я тоже продвинулась во времени и попала в другой его кусок. Я – такая же, а время вокруг меня другое.

Я живу не очень давно, но все-таки давно. Мои ровесники уже вышли в начальники и в знаменитости. Кому что удалось.

Гена Шпаликов ушел раньше своего часа. Не стал ждать. Надоело. Ему досталось вязкое время.

Однажды мы с ним встретились на телевидении. Он спросил:

– Что ты здесь делаешь?

Я сказала:

– Работаю штатным сценаристом.

– Нечего тебе здесь делать. Иди домой.

Второй раз он увидел меня с моим соавтором. Спросил:

– Что ты возле него делаешь?

Я сказала:

– Нахожусь под обаянием личности.

– Нечего тебе делать под его обаянием. Иди домой.

Он оказался прав. Мне не надо больше работать на телевидении, тратить время и душу. Мне не надо было соавторствовать, размывать свои способности. Мне надо было идти домой. И писать. Тогда я это не понимала, а он понимал. И за меня. И за себя.

Как-то я встретила его в сберкассе. От него пахло третьим днем запоя. Между прочим, не противный запах. Даже приятный. Немножко лекарственный.

Гена молод, но знаменит, что редкость для сценариста. С ним работают лучшие режиссеры.

– Ты вкладываешь деньги? – догадалась я.

Он хмуро посмотрел на меня и спросил:

– Похож я на человека, который вкладывает деньги?

Он их тратил, равно как и себя самого. Он взял тогда пятнадцать рублей, из них пять подарил кассирше. Он дарил себя направо и налево. Не жалко.

Он тогда сказал:

– Посиди со мной в кафе.

– Не могу. Дела, – отказалась я.

– Я прошу тебя. Один час.

Я пошла с Геной в кафе. Как на ленинский субботник. Не хочется, но надо. Он читал стихи. К нам за стол села девочка-школьница. Он и ей читал свои стихи. Все мои бесконечные дела и делишки осыпались, как картофельная шелуха. А этот час в кафе – на всю жизнь.

Это был час высоты.

Он уже начинал уходить от всех нас и прощался с каждым по очереди. И со мной в том числе. И с незнакомой девочкой.

Его нет, а как бы жив. А некоторые живут, но как бы умерли. Ничего о них не слышно, хотя они что-то делают. Но вроде как и не делают.