Читать книгу "Титановая Лоза - Андрей Ливадный"

Сопя, он выбрался из утробы полуразрушенного подвала, выпрямился, судорожно кашляя, а затем, сцепив руки в замок, что было сил врезал «вождю» по морде.

Лицо Хистера смялось от удара, в наступившей над руинами города тишине был отчетливо слышен хлюпающий звук, и он, сдавленно охнув, вдруг мешковато осел на груду обломков.

— Вот так-то лучше… — Савва сплюнул на землю, выломал из ослабевших пальцев Хистера пистолет, убедился, что тот заряжен, и, от греха подальше поставив оружие на предохранитель, сунул его в карман порванной куртки.

Пламя пожаров тянулось к небесам, набирало силу. Багровые сумерки окончательно окутали город.

Что же произошло?

Савва, не в силах ответить на мысленно заданный вопрос, сел на обломок, тупо глядя перед собой.

Что делать? Инстинкт самосохранения молчал. Бежать некуда. Вокруг руины. Единственная мысль, хоть как-то объясняющая случившееся — землетрясение, — поначалу показалась ему правдоподобной.

Он невольно поднял взгляд к багрово-фиолетовым небесам, надеясь услышать стрекот, увидеть там навигационные огни вертолетов, потом подумал, что после удара прошло еще очень мало времени и вряд ли спасатели прибудут так быстро.

Надо идти, что-то делать. Нельзя сидеть, глотая пыль.

Как-то сразу нахлынули воспоминания — сотни раз он видел репортажи из различных районов катастроф, где люди разбирали завалы, боролись с огнем, но все это казалось далеким, не реальным, не вызывающим сочувствия, — каждый день на Земле происходило что-то катастрофическое, но обязательно — где-то далеко. Информация о бедствиях, поданная концентрированно и красочно, текла мимо рассудка, не цепляя его.

Потом разум обожгло запоздалой мыслью: жена и дочь!

Он забыл о них. Старался не вспоминать. Разошлись и разошлись. Ну, не сложилось, кто же тут виноват?

Тихо заскулил, приходя в сознание, Хистер.

Савва обернулся на звук. Тот сидел, держась руками за скулу, гладил себя, пытаясь унять боль.

Встав, он подошел к нему.

— Ты здесь посиди, — зачем-то сказал он Хистеру. — Спасатели тебя подберут. А мне идти надо.

— Пистолет! Пистолет отдай! — злобно просипел тот.

— Не игрушка! — резко ответил Савва. — Еще застрелишь кого, по дури. У меня останется.

Наверное, есть предел ужаса, который способна впитать человеческая психика. Для каждого он разный, как и последствия, наступающие при внезапном, недвусмысленном осознании необратимости произошедших событий.

Оно приходит, как еще один, неожиданный, ошеломляющий удар. Всякая надежда проснуться обращается в прах, кровавый плевок, свернувшийся в пыли.

Взгляд Саввы тонул в панораме окружающих руин. Он внезапно понял: ни один подвал, ни одна бетонная щель не даст укрытия, не позволит отгородиться от данности. Горячий ветер, налетающий порывами, сжигал остатки спасительных иллюзий, еще дрожали руки, в ногах ощущалась ватная слабость, но некий внутренний стержень, основа души и сознания, выдержал удары. Сгорело все напускное, вышло с ледяным потом, и сейчас он вдруг оскалился, не видя себя со стороны, не понимая наступающих перемен, своего инстинктивного, фактически звериного желания сопротивляться, быть самим собой хотя бы в эти последние минуты…

Не в силах обуздать раздирающие изнутри чувства, ощущая лишь неодолимую потребность двигаться, защищаться, действовать, он развернулся и, ускоряя шаг, вошел в страшный, изуродованный разлом улицы. Голова отчаянно кружилась, калейдоскоп мыслей складывал полузабытые образы, трудно было поверить, что сутки назад этот человек, все еще сгорбленный, бледный, с воспаленными, запавшими, слезящимися глазами, не жил, а существовал.

Что-то очнулось внутри под адским прессингом морально-информационного удара.

Савва уже не пытался отмахнуться от окружающего, не пытался его постичь, он с удивлением и некоторой опаской воспринимал идущий изнутри порыв, не понимая, что делает шаг навстречу опасности, тысячекратно превосходящей все мыслимые страхи…

…Он не оглядывался, уже позабыв о Хистере, но тот лишь секунд двадцать картинно сидел, изображая оскорбленную добродетель, а затем вдруг засуетился, уже не хватаясь за разбитую скулу, понял, что Савва уходит, оставляя его один на один с необъяснимым несчастьем, обрушившимся на город, вмиг сровнявшим мегаполис с землей.

— Эй! Хантер! Подожди! Я с тобой!

Савва остановился.

— На кой ты мне сдался?!

— Я с тобой!

— Зачем?!

— Не бросай! Хантер, не бросай меня!

— Ну, хорошо. — Савва внезапно смягчился. — Только не ной. И запомни, никакой я не Хантер! Савва меня зовут!

Хистер присмирел, обломался, но в затравленном взгляде подернутых поволокой глаз таился все тот же лихорадочный, истеричный огонек.

— Пошли, — буркнул Савва. — Не отставай.

— А куда мы?

— Тут недалеко. Шевели ногами!

— А спасатели?

— Там спасателей подождем, — неопределенно буркнул Савва, углубляясь в страшное изломанное ущелье улицы.

У Хистера не осталось выбора. Он жутко боялся остаться один и потому поплелся следом, сверля спину Хантера недобрым взглядом.

* * *

Два часа они, выбиваясь из сил, пробирались через руины.

Если Савва и представлял себе ад, то по всем признакам тот выглядел именно так. Огрызки зданий, образующие стены рукотворного ущелья, источали дым. Улицу пересекали застывшие волны вздыбившегося асфальта, из-под земли сочилось красноватое сияние, кое-где били искры от оборванных проводов, смывая бетонную пыль, бежали ручьи, вытекая из трещин, где таились разорванные городские коммуникации.

Самым страшным, конечно, были не руины.

Десятки сгоревших машин, в кабинах которых истекали зловонным дымом обуглившиеся человеческие тела, встречались почти на каждом шагу.

Савва закрывал лицо оторванным от рубашки, смоченным в воде куском ткани. Желудок давно опустел, его содержимое осталось еще в самом начале улицы. Взгляд постепенно холодел, впитывая тысячи фрагментарных подробностей произошедшей катастрофы, наступали моменты, когда хотелось лечь и не двигаться, выть, царапая изуродованную землю, выть от бессилия, от невозможности что-то изменить, ведь время не отмотаешь назад…

В очертаниях руин с трудом угадывалась знакомая с детства планировка кварталов и улиц.

Он шел, больше полагаясь на наитие, уже потеряв надежду, но движимый губительным стремлением убедиться, что два человека — жена и дочь, которых он выбросил из своей жизни, как выбрасывают старую одежду, уже не нуждаются в помощи.

Сознание сконцентрировалось на их образах.

Сейчас не вспоминались отвратительные, бессмысленные скандалы и склоки. Возможно, его рассудку просто было не на что опереться в рухнувшем мире?