Читать книгу "Шкатулка Люцифера - Наталья Александрова"

Но за последнее время в душу кота Василия вползли некоторые сомнения в подлинных чувствах хозяина, поэтому он так отвратительно вел себя дома.

А Дмитрию Алексеевичу некогда было разобраться в сложных психологических переживаниях своего любимца, его голова была занята другим.

Отработав положенное время, Старыгин собрался домой. Про конверт, ожидающий его внизу, он совершенно забыл. Хорошо, что дежурный охранник не успел смениться. На конверте корявым почерком была написана его фамилия, так что Старыгин не стал распечатывать его тут, на выходе, и открыл только дома, когда вытащил его из кармана вместе с ключами.

Старыгин вынул из конверта гравюру и остолбенел. Позабытый конверт упал на пол. Кот Василий, поджидающий хозяина в прихожей, подскочил к нему с намерением разодрать на мелкие кусочки. Но вдруг затормозил в полном недоумении, потому что от конверта пахнуло чем-то очень неприятным.

Василий был котом домашним, избалованным спокойной сытой жизнью. Ему не приходилось добывать пропитание, как его предкам, диким котам, охотой и рыболовством. Также не нужно было драться с помойными котами за кусок несвежей колбасы, как это делают свободолюбивые дети дворов и подвалов. Но это вовсе не значит, что кот не умел ловить мышей. Инстинкт, как известно, вещь сильная, а жил Дмитрий Алексеевич Старыгин в старом доме, с чердаком и подвалом. На чердаке жили голуби, в подвале – мыши.

Пару раз случались в жизни Василия большие удачи, когда удавалось выскочить на лестницу и даже добежать до чердака. Разумеется, птичку кот не поймал, но устроил на чердаке грандиозный переполох. А глупые мыши изредка сами проникали в квартиру через перекрытия в поисках пропитания. Нечасто, раза два в год. Василий нес свою службу исправно, все мышиные ходы брал на учет. Долгими часами кот терпеливо ждал и потом гордо предъявлял добычу Старыгину. По этому поводу устраивалось грандиозное торжество, кота хвалили и показывали несчастную мышь соседям.

Сейчас же от конверта пахнуло на Василия чем-то злобным и опасным. Домашний котяра никогда в жизни не встречал крыс. Он распушил усы, вздыбил шерсть на спине и принялся красться к конверту, прижимаясь к полу.

Старыгин не обратил ни малейшего внимания на поведение кота, поскольку с увлечением рассматривал гравюру. На ней молодой человек в средневековом наряде танцевал рядом со скелетом. Скелет был знакомый. Молодой повеса тоже был Старыгину знаком – тот же самый короткий плащ, подбитый мехом, такая же круглая шляпа, залихватски сдвинутая набок, узкие штаны и башмаки с длинными, загнутыми кверху носками. На башмаках сверкали шпоры.

Старыгин, прижимая к груди гравюру, скинул куртку и пробежал в кабинет. Там он достал плохонькую лупу, снова привычно огорчившись отсутствием своей старинной, в бронзовой оправе, конфискованной таллиннской полицией, и склонился над гравюрой. Вздохнул удовлетворенно, потом достал из ящичка, где хранились предметы, полученные от прохиндея-гардеробщика в ресторане, зубчатое колесико и положил его рядом с гравюрой. Без сомнений, на рисунке у молодого щеголя были именно такие шпоры.

– Это интересно… – протянул Старыгин, бросился в прихожую за мобильным телефоном, нашел его в кармане куртки и едва не наступил на кота, который в упоении раздирал конверт.

– Василий, прекрати немедленно! – машинально крикнул Старыгин и снова скрылся в кабинете.

Там он нашел в своем мобильном телефоне снимок той самой гравюры с молодым человеком, сделанный им при посещении библиотеки Сперанского.

Молодой человек на обеих гравюрах был тот же самый, как и скелет. Разнились только шпоры, там – заостренные полумесяцы, а здесь – зубчатые колесики.

Настораживало кое-что еще. Различался пейзаж на заднем плане. Там, на той гравюре, за танцующей парочкой виднелись деревья, пинии и кипарисы, дорога убегала вдаль, а на горизонте синели горы.

На этой гравюре, что прислал Старыгину неизвестный, а скорее всего, старик Сперанский, пейзаж был городской. Дома с башенками и флюгерами, крытые черепицей, узкие окошки, закрытые витыми решетками, колодец, старинный желоб для воды…

И еще, поза у молодого человека была несколько иной. Он держал правую руку так, что в глаза бросался перстень на пальце. Перстень с огромным камнем. На гравюре, разумеется, неясно было, что это за камень, какого цвета, понятно только было, что очень большой и огранкой напоминает человеческий глаз.

– Что бы это значило? – бормотал Старыгин. – Как бы это узнать?

Старыгин потер заслезившиеся глаза и от полного бессилия решил позвонить Агриппине. Авось ей придет в голову что-то путное… Скорее всего, она начнет подшучивать над ним, шипеть и ехидничать, Старыгин заведется спорить, а в споре, как известно, рождается истина.

Агриппина ответила не сразу, голос у нее был какой-то полузадушенный, так что Старыгин осведомился, не подхватила ли она простуду.

– Да нет пока, – грустно ответила она, – но крыша точно потихоньку едет.

В трубке слышались шум и грохот.

– Вы что, на стройке? – удивился Старыгин. – Вроде бы вечер, время неподходящее.

– Я дома, – вздохнула она, – если, конечно, этот бедлам можно назвать домом… Это, понимаете ли, соседи…

Старухе Курослеповой сделали в больнице операцию, но сразу предупредили, что скоро не выпустят. И так врач все удивлялся, до чего живучая попалась бабка, другая бы давно концы отдала.

В отсутствие старухи в квартире тут же образовалось полное безвластие. Невестка часами болтала по телефону с подругами, сын вечерами смотрел по телевизору спортивный канал, внук Степа играл на компьютере.

Ведомое властной и злобной мамашей семейство было способно на многое, теперь же все делали что хотели.

Валентина Стукова пыталась заступить на место Курослеповой, но боялась Агриппины. Старуха была в плохом состоянии, могла и не выйти из больницы, и Валентина помнила о грелке.

«Откуда я знала, что нужно не грелку прикладывать, а лед?» – жаловалась она.

«А тогда и не лезла бы со своими советами», – отвечала Агриппина.

Валентина совсем скисла и отсиживалась у себя в комнате. И тогда на первый план выступило армянское семейство. Трое мальчишек с визгом и гиканьем носились по длинному пустому коридору, играли в футбол и даже пытались кататься на велосипеде. Когда они засветили мячом в дверь Стуковых, вышел злой с похмелья Федор и надрал старшему мальчишке уши. Вернее, только собирался это сделать. Но был остановлен армянской мамой. Тихая, вечно отмалчивающаяся Ануш при виде опасности, угрожающей ее дитятку, пришла в совершеннейшую ярость и набросилась на Федора с кулаками. Тот растерялся от такого неожиданного напора и отступил, а Ануш еще пообещала вызвать милицию, как только увидит Федора пьяным. Алкаш перетрусил – он не хотел в милицию, там могут и отметелить.

Теперь Стуковы сидели у себя в комнате тихо, как мыши, зато армянское семейство чувствовало наконец себя в квартире как дома.