Читать книгу "Самые новые истории о Простоквашино - Эдуард Успенский"

У Шарика плохо получалось. Он перепёлок хорошо чуял, а вот стойку делать никак не мог. Он вместо этого лаять начинал.

– Ничего, – говорил охотник, – года не пройдёт, как я из тебя хорошую охотничью собаку сделаю. Все данные у тебя для этого есть.

«Данные-то есть, – думал Шарик, – а желания нет. Я бы лучше этих перепёлок фотографировал».

Ещё два раза Потапенко Шарика в поле выводил на перепёлок натаскивать. Что-то дело не очень шло.

Тогда Потапенко сказал:

– Охотничья собака из тебя плохо получается. Давай мы из тебя служебную собаку сделаем.

– Давай, – согласился Шарик.

– Опять голоса, – решил Потапенко, – надо к врачу идти.

Как-то вечером после работы Потапенко пришёл к Шарику, погладил его промасленной рукой по голове и говорит:

– Смотри, Бобик, какое я чудно́е объявление прочитал: «Пропала говорящая собака». Разве бывают говорящие собаки?

– Нет, – отвечает Шарик.

– Вот и я так думаю, – сказал охотник. – Сегодня заговорят собаки, завтра лошади. Что из этого получится?

– Ничего хорошего, – сказал Шарик.

– Точно, ничего хорошего, – подтвердил охотник. – Звери не могут говорить. Это против законов природы.

Шарик про себя подумал: «Может, ты не все законы природы знаешь». И вдруг сказал:

– А попугаи?

– Что попугаи? – спросил охотник.

– Они же говорят.

– На то они и попугаи, – упёрся охотник.

И вдруг задумался:

– Это ты со мной разговариваешь?

– Нет, – ответил Шарик.

– Правильно, – согласился охотник. – Говорящих собак не бывает. Это у меня голоса внутри головы появились. Такое бывает с очень умными людьми.

«У очень умных людей, – подумал Шарик, – и собаки говорящие бывают». И он вспомнил профессора Сёмина и дядю Фёдора, и ему так грустно стало, что он завыл.

А завыл он простую народную песню «Позабыт, позаброшен…»:

Позабыт, позаброшен

С молодых юных лет,

Я остался сиротою,

Счастья в жизни мне нет.

Тут Потапенко оторопел:

– У меня в голове не только голоса появились, но и музыка. Надо работу менять. Работа механизатора слишком умственная.

На следующий день он снова вывел Шарика на поводке в поле и в лес. Он учил Шарика по следу ходить.

Потапенко вызвал соседского мальчика Вовку и сказал:

– Мы будем собаку натаскивать. Ты будешь прятаться, а Бобик – тебя разыскивать.

Вовка согласился. А чего ему не согласиться. Он был мальчик городской, избалованный, привык на компьютере играть. А здесь компьютеров не было. Он и не знал, чем себя занять. Охотник Потапенко натёр ему кроссовки чесночной колбасой и сказал:

– Беги.

Вовка и побёг.

Потапенко подождал двадцать минут, потом дал Шарику понюхать колбасу и сказал:

– След!

Шарика от этой чесночной колбасы на полметра вбок отбросило. Он нос лапами зажал и на землю лёг.

Охотник Потапенко даже расстроился:

– Ничего из тебя, Бобик, не получается: ни охотничья собака, ни поисковая. Придётся тебя сторожевой собакой сделать. Будешь ты на цепи сидеть, дом охранять.

Он Шарика домой привёл и на цепь посадил. Сидит Шарик на цепи и плачет. Охотник Потапенко говорит:

– Ну, не плачь, Бобик, не плачь. Всё хорошо будет.

– Не будет, – отвечает Шарик.

– Будет.

– Не будет.

Тут Потапенко задумался. Он обнял Шарика и произнёс:

– Слушай, Бобик, а может, и вправду бывают говорящие собаки?

– Бывают, – ответил Шарик. – И коты бывают.

Потапенко окончательно задумался. Выходит, эти голоса не у него в голове были, а сами по себе?

– Так я тебя немедленно отпущу, – решил Потапенко. – Наверное, тебя давно хватились.

– Хватились, – согласился Шарик.

Охотник отстегнул Шарика от цепи и сказал:

– Погоди, не убегай. Я тебе кое-что принесу.

Он сходил домой, вернулся и протянул Шарику карточку.

– Это визитка, – сказал он.

Шарик прочитал вслух:

– «Вадим Потапенко. Механизатор-охотник».

«Эх, – сказал про себя Шарик. – Давно надо было себе визитную карточку сделать. Всё неприятностей будет меньше».

И как только он оказался в редакции своего охотничьего журнала, он себе сразу визитную карточку заказал:

«Шарик – корреспондент»

Он эту карточку стал на ошейнике носить, который ему Потапенко подарил.

А Потапенко стал к Шарику и дяде Фёдору часто в гости приходить. Они его всегда просили:

– Дядя Вадим, только не надо нам дичь приносить.

История четвёртая

Тяжёлый случай из жизни профессора Сёмина. Как пионер Сёмин за пионерскую правду страдал

Опять пришёл осенний дождливый вечер, опять кот Матроскин растопил печку, опять все уселись на свои заветные места.

И профессор Сёмин начал свой рассказ. Интересно, что он расскажет. В такие вечера никакого телевизора не надо.

– Это было тогда, когда меня в пионеры принимали, – начал профессор.

– До революции, что ли? – спросил Матроскин.

– Значительно позже, – ответил профессор и гордо продолжил: – Не всех школьников тогда в пионеры принимали. Считалось, что пионер – самый лучший человек. Он хорошо учится, слушает родителей, никогда не курит. Я как раз таким и был. Вот меня и приняли.

– Меня бы тоже приняли, – скромно сказал дядя Фёдор.

– А меня три раза принимали, – похвастался Печкин.

– Так вы, дядя Печкин, трижды пионер? – спросил Шарик.

– Нет, первые два не приняли. Я учился плохо.

– А потом стали хорошо учиться? – спросил дядя Фёдор.

– По третьему разу всех принимали.

– А я хорошо учился, – сказал профессор Сёмин.

– Так что же с вами было тяжёлого? – спросил Матроскин.