Читать книгу "Охотники за головами - Мишель Креспи"

– По правде говоря, я тоже не вижу. Вся эта кровь… Это будет так вульгарно! Есть решение получше. Мы вместе идем к дель Рьеко, будим его, и ты ему объясняешь, что замышлял в его главном штабе. А знаешь, еще не все потеряно. Разумеется, тебе уже не достанется такая же интересная должность, как мне, но семью-то ты прокормишь, если дети твои не слишком требовательны…

– А сам ты расскажешь ему, что делал в его кресле с этим ружьишком?

– Естественно. Я защищал его имущество и общественный порядок. Я услышал шум и прибежал. – Шарриак опустил глаза, выпятил губы. – Если подумать, я много не выиграю, – продолжил он. – Он поверит мне, но сомнение останется. Уж лучше вернуться к первому варианту.

Я сделал шаг назад, уперся спиной в шкаф и сказал:

– Эммануэль, ты по уши в дерьме. Ты не убьешь двух человек, даже если физически на это способен. Давай-ка все это прекратим, разойдемся и забудем. Все другие сценарии не годятся.

Он вздохнул:

– Да, но я же не знаю, что вы там нахимичили с компьютерами. Дельваля со мной нет, а наш друг Хирш запросто повесит мне лапшу на уши, и проверить я не смогу. Сделать вид, будто ничего не было, согласен. Да только это невозможно. Вы что-то сделали, а я в точности не знаю что; очень досадно…

– Мы ничего не сделали, нам не удалось войти в программу, – сказал Хирш. – Они защищены.

– Расскажи кому-нибудь другому! Не пришли же вы только затем, чтобы стащить старое досье.

– Даю слово, – сказал Хирш.

Шарриак вспылил:

– Твоим словом только подтираться! Здесь война, гражданская. Ты даешь слово, а как только бедняга поворачивается, стреляешь ему в спину.

– В таком случае не вижу выхода, – заметил я.

Шарриак переложил ружье.

– Когда говорят, что нет решения, это значит, что решение не нравится. А оно всегда есть. А то и несколько. Более или менее неприятных. А, кажется, одно я уже нашел… Пинетти, возьми это досье, отнеси в номер Карсевиля и спрячь, но не очень старайся. Потом возвращайся.

Мне полегчало оттого, что он, похоже, отказался от своих убийственных проектов.

– Это еще один план?

– Ничуть. Ты слишком много смотришь телевизор. В конце фильма плохой герой рассказывает о своих замыслах, а хороший ускользает, и все замыслы рушатся. Если не считать, что хороший – это я. И конечно, я не буду ничего объяснять. Остановим маятник и возвратимся к тому, что происходило полчаса назад: ты – в своей комнате с украденным досье, и ничего не случилось.

Он, естественно, тотчас предупредит дель Рьеко, и мне придется объяснять, как документы очутились в моей комнате. Никто не поверит в невероятную историю с ружьем. Шарриак был прав: ничего бы не случилось. Разве что открылись мои достойные сожаления действия, меня бы сразу прогнали под свист и улюлюканье и навеки внесли в черный список.

Это было совершенно недопустимо. Надо заставить Шарриака болтать до изнеможения. Этот тип обожал слушать себя, распускать хвост, любуясь своим отражением в зеркале. А если он уверился в том, что контролирует ситуацию, ему захочется ее посмаковать. В этом – мое спасение.

– Ну и что же дальше? – спросил я.

Шарриак принял озабоченный вид. Но желание покрасоваться было сильнее, и он поддался ему, начав противоречить сказанному им же несколько секунд назад, намного более разумному, между прочим.

– Жером… Ты представляешь, как я разочарован. Пинетти отнесет досье, мы трое остаемся здесь. Затем я зову дель Рьеко и выкладываю ему все как есть: что ты вернулся за документами, украв до этого некоторые из них. А я обнаружил список завтрашних тестов. Или, скорее, ты его нашел, а я тебя с ним поймал. Он там, на столе. – Он указал концом ствола на оранжевую папку. – Очень забавно. Среди всего прочего, они хотят заставить нас играть в мажонг. Одному Богу известно зачем. По-моему, шахматы более уместны. Тот, кто играет в шахматы, не может быть совсем дураком: по крайней мере он знает, что нужно предвосхищать ходы противника и, главное, нельзя никогда его недооценивать. Тебе известно, что чемпионы прекращают игру, когда видят у противника выигрышный ход, даже если тот сам не подозревает о нем и собирается играть по-другому? Это – великое дело. Приписывать противнику свой собственный интеллект. Меня это восхищает.

Шарриак снова увлекся, и возобновился словесный поток. Я выжидал момент, когда мышцы его руки неуловимо расслабятся, и постарался еще больше рассеять его внимание.

– Мы не в шахматы играем, Эммануэль. У тебя ружье. Ты уже переступил порог, это другая игра.

– Да что ты! Это одно и то же. Прикончишь ты кого-нибудь пачкой судебных повесток, газетных статей или калибром 7.65 – это все одно и то же. Разница лишь в том, что если он покончит с собой, то сэкономит тебе на стоимости пули. Вон Береговуа[3], они его пристрелили как кролика, Никсона – тоже. Им даже не пришлось платить кому-то за его убийство, как в случае с Кеннеди. Так что прогресс тут налицо.

Я все еще следил за выражением его глаз, как вдруг события понеслись с бешеной скоростью. Как только Пинетти, уставший, наверное, от разглагольствований своего патрона, решился выйти, Хирш прыгнул на него.

Возникло короткое замешательство. Хирш и Пинетти толкали друг друга, и казалось, что они целиком заполнили собой тесное помещение, затем внезапно вывалились через открытую дверь наружу. Шарриак вскочил, я сильно ударил его ногой прямо под коленную чашечку, и он скорчился от боли, позабыв о своем ружье. Я схватил ружье за ствол. Шарриак резко вывернулся, одним движением перевернул ружье и нанес мне сильнейший удар прикладом в грудь. От толчка я сел на пол. Второй удар пришелся мне в правую скулу, красной волной мне застлало глаза. Я поднялся с разбитой щекой, поморщился, чувствуя острую боль в грудной клетке. У меня, наверное, было сломано ребро или несколько.

Шарриак, сильно хромая, уже спускался по ступенькам. Я дотащился до двери. Спустившись с крыльца, он приложил ружье к плечу. Чуть дальше, у самых пихт, катались по земле Хирш и Пинетти, пытаясь задушить друг друга.

– Прекратите! – крикнул Шарриак. – Прекратите, или я буду стрелять!

Они не останавливались, и он выстрелил. Значит, ружье оказалось заряженным. Выстрел гулко прозвучал в тесном дворике.

Я на миг оцепенел. Он сделал это. Безумец перешел от слов к делу. Хирш и Пинетти своей дракой высвободили его ярость, которую он с трудом сдерживал с самого начала.