Читать книгу "Книга потерянных вещей - Джон Коннолли"

Теперь голоса, доносящиеся из сада, изменились. Они больше не пели и не смеялись. Когда Дэвид выглянул в окно, он увидел, что отец косит лужайку, а мама подрезает секатором розовый куст, тщательно обезглавливая каждую ветку и бросая розы в стоящую у ее ног корзинку. А между ними сидел на скамейке и читал книгу сам Дэвид.

— Ты видишь? Ты видишь, как все может обернуться? А теперь иди ко мне, мы слишком долго были в разлуке. Пришло время снова соединиться. Но будь осторожен: она наблюдает и ждет. Когда увидишь меня, не смотри налево или направо, не своди глаз с моего лица, и все будет хорошо.

Отражение в стекле исчезло, и из сада внизу пропали те, кто там был. Задул холодный ветер, поднимая в комнате клубы пыли, и все заполнилось туманом. Дэвид закашлялся, у него заслезились глаза. Пятясь, он покинул комнату, согнулся в коридоре и принялся откашливаться и отплевываться.

Он услышал, как дверь рядом хлопнула, и изнутри щелкнул замок. Он резко повернулся, и тут со стуком закрылась и заперлась вторая дверь, затем третья. Все двери комнат, которые он прошел, накрепко закрывались. Дошло до его спальни, а потом начали закрываться двери впереди. Только факелы на стенах освещали ему дорогу, но вдруг и они, начиная с ближайших к лестнице, стали гаснуть. Теперь за ним была тьма, и она стремительно наступала. Вскоре весь коридор погрузится во мрак.

Дэвид побежал в отчаянной попытке обогнать наползавшую темноту, в ушах у него звенело от стука хлопающих дверей. Он несся изо всех сил, топая по каменному полу, но огни гасли быстрее. Дэвид видел, как потухли факелы прямо за ним, затем рядом с ним и наконец те, что были впереди. Он не останавливался, надеясь, что каким-то образом сможет нагнать свет и не останется один во мраке. Но потухли последние факелы, и тьма стала кромешной.

— Нет! — крикнул Дэвид. — Мама! Роланд! Я ничего не вижу. Помогите!

Никто не отозвался. Дэвид застыл, не понимая, что делать. Он не знал, что ждет его впереди, но знал, что позади лестница. Если он повернет назад, то, продвигаясь по стенке, сможет добраться до нее, но при этом бросит маму и Роланда, если сам жив останется. Продолжив путь, он вслепую заковыляет к неизвестности и станет легкой жертвой для той, о ком говорил мамин голос. Для колдуньи, которая заградила это место плющом и терновником, которая превращает людей в прах, облаченный в доспехи, или вывешивает их головы на зубчатых стенах.

А потом Дэвид увидел вдали слабый огонек, он был будто светлячок, трепещущий во мраке, и мамин голос сказал:

— Не бойся, Дэвид. Ты почти дошел. Не сдавайся.

Он так и поступил, и огонек горел все ярче, пока не превратился в подвешенную к потолку лампу. Под ней постепенно проступили контуры арки. Дэвид подходил все ближе и ближе, пока не остановился у входа в большой зал с купольным потолком, поддерживаемым четырьмя огромными каменными колоннами. Стены и колонны заросли вьющимися стеблями, куда более толстыми, чем те, что охраняли стены и ворота крепости, а шипы были такими острыми и длинными, что некоторые казались больше Дэвида. Между каждой парой колонн на витиеватых железных кронштейнах висели бронзовые фонари, освещавшие сундуки с монетами и драгоценностями, кубки и картины в позолоченных рамах, мечи и щиты, сверкавшие золотом и драгоценными камнями. Невообразимые сокровища, но Дэвид едва взглянул на них. Его внимание сосредоточилось на возвышавшемся посреди зала каменном алтаре. На алтаре недвижно, как мертвая, лежала женщина. Она была облачена в красное бархатное платье, руки сложены на груди. Приглядевшись, Дэвид заметил, что у нее вздымается и опускается грудь. Значит, это и есть спящая дама, жертва заклятия колдуньи.

Дэвид вошел в зал, и мерцающий свет фонарей выхватил высоко на ощеренной шипами стене справа от него что-то яркое и сияющее. Он повернулся, и от увиденного у него так сильно свело живот, что он согнулся от боли.

Тело Роланда, пронзенное огромным шипом, висело в десяти футах над полом. Острие проткнуло грудь и кирасу, расколов двойное солнце на ней. На доспехах остались следы крови, но немного. Лицо Роланда было изможденным и серым, щеки ввалились, под кожей выделялись кости черепа. Рядом с телом Роланда висело другое, тоже в доспехах с двумя солнцами: Рафаэль. Роланд наконец узнал правду об исчезновении своего друга.

Но они были здесь не одни. Зал под куполом был усеян людскими останками, словно паутина с высохшими мухами. Некоторые попали сюда давным-давно, потому что их доспехи съела бурая ржавчина, а от голов остались одни черепа.

Гнев Дэвида победил страх, ярость заставила забыть о бегстве. В это мгновение он стал не мальчиком, а мужчиной и повзрослел всерьез. Он направился к спящей женщине медленными кругами, так чтобы никакая скрытая опасность не застала его врасплох. Он помнил мамино предупреждение — не смотреть направо и налево, однако при виде пришпиленного к стене Роланда в нем взыграла жажда сразиться с колдуньей и убить ее за то, что она сделала с его другом.

— Выходи! — закричал он. — Покажись!

Но ничто не шелохнулось в зале, никто не ответил на его вызов. Он услышал лишь одно слово, наполовину реальное, наполовину воображаемое: «Дэвид», произнесенное маминым голосом.

— Мама, — сказал он в ответ. — Я здесь.

Он уже дошел до каменного алтаря. К спящей женщине вели пять ступеней. Он медленно поднимался, по-прежнему не забывая о невидимой угрозе, об убийце Роланда, и Рафаэля, и всех этих людей, висящих на стенах. Наконец он поднялся к алтарю и заглянул в лицо спящей женщины. Это была его мать. Кожа ее была совсем белой, а щеки чуть розоватые, губы полные и влажные. Ее рыжие волосы сверкали на камне, как пламя.

— Поцелуй меня, — услышал Дэвид, хотя ее губы не шевелились. — Поцелуй, и мы снова будем вместе.

Дэвид положил меч на алтарь и наклонился, чтобы поцеловать маму в щеку. Его губы коснулись ее кожи. Мама была очень холодной, даже холоднее, чем когда лежала в открытом гробу, такая холодная, что прикосновение к ней вызвало боль. У Дэвида окоченели губы и онемел язык, изо рта вылетали кристаллики льда, блестевшие в неподвижном воздухе, как крошечные алмазы. Когда он поднял голову, то вновь услышал собственное имя, но на этот раз его произнес мужской, а не женский голос:

— Дэвид!

Он стал озираться, пытаясь обнаружить источник звука, и заметил движение на стене. Это был Роланд. Солдат с трудом махнул рукой, а потом сжал шип, торчавший из его груди, словно таким образом мог собрать остатки сил и сказать то, что должен. Голова Роланда дернулась, и невероятным последним усилием он заставил себя говорить.

— Дэвид, — прошептал он. — Берегись!

Роланд поднял правую руку и, прежде чем снова уронить ее, простер указательный палец в сторону фигуры на алтаре. Затем жизнь окончательно оставила его, и тело провисло на шипе.

Дэвид опустил взгляд на спящую женщину, и она открыла глаза. Это не были глаза мамы. У мамы глаза были карие, любящие и добрые. Эти были черными, лишенными всяких оттенков, словно угли на снегу. Лицо спящей женщины тоже изменилось. Она больше не походила на маму Дэвида, но он все же узнал ее. Это была Роза, возлюбленная отца. Волосы у нее из рыжих превратились в черные, и они струились, как расплавленная ночь. Губы приоткрылись, и Дэвид увидел, что зубы у нее очень белые и острые, а клыки длиннее остальных. Он отступил на шаг, чуть не свалившись с возвышения, когда женщина вдруг села на каменном ложе. Она потянулась, как кошка, изгибая спину и напрягая мышцы рук. С ее плеч упала шаль, обнажив алебастровую шею и часть груди. На груди женщины Дэвид увидел капельки крови, словно рубиновое ожерелье. Женщина повернулась на камне и свесила с алтаря босые ступни. Бездонные черные глаза не отрывались от Дэвида, бледный язык метался по кончикам зубов.