Читать книгу "Рождение Венеры - Сара Дюнан"

– Как ты сотворил такое со своим телом? – спросила я сгорая от любопытства. – Чем это нарисовано?

– Подкиньте-ка серебра мне в ящик, и я все вам расскажу. – Змея переползла на другое его плечо.

Я порылась в кошельке и бросила полфлорина в его ящик Он засверкал там среди тусклой меди. Эрила испустила театральный вздох, досадуя на мое легковерие, и, выхватив у меня из рук кошелек, затолкала для верности себе за лиф.

– Ну, так расскажи! – повторила я. – Это же не простая краска, которой пользуются живописцы. Значит, это какой-то особый краситель, верно?

– Краситель и кровь, – ответил он мрачно, усевшись на корточки и оказавшись так близко от меня, что при желании можно было его потрогать, разглядеть пленку пота и масла на его коже, ощутить кислый запах его тела. – Сначала делаешь на коже надрезы – маленькие такие надрезы: чик-чик-чик, а потом постепенно вбрызгиваешь туда краску.

– Ой! А больно было?

– Ха… Я верещал, как младенец, – ответил попрошайка. – Но, когда это началось, я уже не мог прервать работу. И вот, день за днем, моя змейка становится все краше и глаже. У Змея-Дьявола – женское лицо, ты знаешь об этом? Чтобы искушать мужчин. В следующий раз, когда я лягу под нож, велю сделать ему лицо, как у вас.

– Ба! – фыркнула Эрила. – Только послушайте этого льстеца! Ему просто захотелось еще одну монету.

Но я цыкнула на нее.

– Я знаю, кто это делал, – выпалила я. – Красильщики из квартала Санта Кроче. Ты тоже один из них, верно?

– Раньше был, – ответил он и всмотрелся в меня внимательнее. – А откуда вы знаете?

– Я видела, как у них разрисованы тела. Однажды в детстве я была там.

– Вместе с отцом! С торговцем тканями, – сказал он.

– а! Да!

– Я вас помню. Вы были маленькая, вели себя как госпожа и о все совали нос.

Я громко рассмеялась:

– Верно! Значит, ты в самом деле меня помнишь! Эрила ахнула:

– Ее кошелек уже у меня, дурачина! Больше серебра ты не получишь.

– Не нужны мне твои деньги, женщина! – огрызнулся попрошайка. – Я зарабатываю больше, вертя руками, чем ты, выходя на улицу в темноте, когда цвета твоей кожи не отличить от ночной мглы. – И он снова обратился ко мне: – Да, я вас помню. Вы были нарядно одеты, и у вас было некрасивое маленькое личико, но вы ничего не боялись.

Его слова кольнули меня, как нож. Я уже хотела уйди, но он сам вдруг приблизил ко мне лицо:

– Но я вам кое-что еще скажу. Мне вы не показались некрасивой. Нет, какое там! Вы показались мне вкусненькой!

И, произнеся это слово, он заставил свою змею скользнуть по его телу навстречу мне и одновременно облизнул губы, а потом высунул язык и поводил его кончиком из стороны в сторону. Это был жест столь неприкрытой похоти, что у меня внутри все перевернулось от тошнотворного волнения. Я быстро зашагала прочь и вскоре нагнала Эрилу, которая уже покинула толпу зевак. Удаляясь, я слышала, как вслед мне летит его заливистый смех.

Эрила так рассердилась на меня за легкомыслие, что вначале и разговаривать со мной не желала. Но, когда толпа вокруг нас поредела, она остановилась и повернулась ко мне:

– Ну, опомнились?

– Да, – ответила я, хотя чувствовала, что еще нет. – Да.

– Тогда, может быть, вы поняли наконец, почему дамы не ходят по улицам в одиночку. О нем не беспокойтесь – дни бедняги сочтены. Как только новое воинство его обнаружит то скрутит так, что его змея завянет от ужаса.

Но у меня все не шла из головы ни его красота, ни замечания в мой адрес.

– Эрила? – Я снова остановилась.

– Что еще?

– Я и впрямь так уродлива, что он узнал меня спустя столько лет?

Она фыркнула и, притянув к себе, быстро обняла.

– А-а! Да не внешность он вашу запомнил, а смелость. Не приведи Господь, она еще доведет нас до такой беды, до какой красота никогда не довела бы!

И она потащила меня по узким улицам домой.

Но в ту ночь рисунок на его коже все стоял у меня перед глазами. Я плохо спала, змея превращала все мои сны в кошмары, и я пробуждалась в поту, силясь высвободиться из змеиных колец. Мокрая от пота сорочка холодила тело. Я стянула ее и, спотыкаясь, пошла к сундуку с одеждой, чтобы вытащить другую рубашку. В тусклом свете факелов, горевших снаружи, я разглядела отражение верхней половины своего тела в маленьком полированном зеркале на обшитой резным деревом стене. Вид собственной наготы на мгновенье задержал меня. На лице у меня лежали тяжелые тени, а изгибы тела создавали ловушки для темноты. Мне вспомнилась моя сестра в день ее свадьбы, светившаяся уверенностью в собственной красоте, и мне вдруг показался невыносимым такой контраст. Попрошайка прав! Во мне нет ничего, что радовало бы глаз. Я настолько безобразна, что мужчины запоминают меня исключительно из-за уродства. Я настолько чудовищна, что противна даже мужу. Мне вспомнилось, как художник описывал Еву, убегающую из Рая: она вопит во мраке, впервые устыдившись собственной наготы. Ее тоже соблазнял змей, раздвоенным языком пронзая ее невинность и тесными кольцами выжимая жизненные соки из своей жертвы. Я снова забралась в постель и свернулась клубком. Вскоре мой палец начал пробираться к заветной ложбинке, дабы доставить телу то удовольствие, которого больше никто и никогда ему не доставит. Но мои пальцы убоялись греховной сладости, которую могли пробудить, так что вместо этого я предавалась рыданиям наедине со своим одиночеством, пока не уснула.

25

На несколько следующих недель улицы города стали ареной борьбы Бога с дьяволом. Савонарола произносил проповеди ежедневно, а поборники его учения преследовали флорентийцев за отсутствие должного благочестия и отсылали женщин домой – сидеть взаперти.

Зато уж моя сестра Плаутилла, всегда отличавшаяся способностями делать все «как положено», теперь превзошла самое себя. На рассвете рождественского утра Эрила разбудила меня и сообщила новость:

– Пришел гонец из дома вашей матери. Баша сестра этой ночью родила девочку. Мать сейчас у нее, а по дороге домой зайдет к нам.

Матушка! Я не видела ее со дня свадьбы – вот уже шесть недель. В моей жизни бывали времена, когда ее любовь казалась мне чересчур строгой и неумолимой, но никто лучше ее не понимал моего упрямства и не заботился так обо мне – невзирая на него или, напротив, как раз по его причине. Но теперь она стала для меня той женщиной, которую в прошлом что-то связывало с моим мужем, и матерью сына, который подстроил позорный брак собственной сестры. К тому часу, когда она должна была прибыть, я почти боялась встречи с ней. Мое волнение усугублялось тем, что муж ушел из дому накануне ночью и до сих пор не вернулся.

Как и подобает хорошей хозяйке, я встретила ее в парадном зале, хотя он казался холодным и неуютным по сравнению с тем, который моя мать обставила с таким изяществом. Когда она вошла, я поднялась, и мы заключили друг друга в объятья. Потом мы сели, и она оглядела меня своим всегдашним орлиным оком.