Читать книгу "Римская рулетка - Игорь Чубаха"

– Я эту породу знаю, – покачал головой лейтенант Теменев. – Секретари, заместители по общим вопросам и ефрейторы второго года службы. И дело тут не в ориентации, а в том, что совсем рядом с силой: с деньгами ли, с диктатором Рима или просто с увесистым кулаком. Тот, который наверху, может вдарить, но и результаты расхлебывать будет сам. А вот тот, кто под ним… Шакал Табаки, понимаешь ли… Лопатой по морде, и никаких разговоров! Ладно, шут с ним. Хорошо выглядишь.

Айшат подняла руки над головой и прошла по мраморному полу несколько туров народного тавларского танца, сильно смахивающего на цитату из «Лебединого озера».

– Потанцуй, потанцуй, – благосклонно закивал Святослав Хромин. – Завтра уже не потанцуешь. Целый день за столом: «Делайте игру, господа!», «Девятнадцать, красная, четная»…

– Целый день? – Айшат остановилась на полушаге, обдумывая внезапно открывшиеся ей новые обязанности. – Но, Андрей, ведь бывают моменты, когда девушке…

– Вот именно! – согласно кивнул Теменев, выходя из глубоких размышлений, придавших его лицу неуловимое, но характерное выражение представителя племени старших менеджеров среднего бизнеса. Выражение, напоминающее фразу «Что-то где-то мы забыли, что-то где-то не учли». – Правильно… Фагорий! Сантехника на втором этаже готова?

* * *

Давно живущие в Риме хорошо знают, как меняется вид улиц и динамика передвижения народонаселения по улицам в зависимости от того, ярко ли светит солнце, или накрапывает дождь, дует холодный ветер с холма Тускулла, или срывает с прохожих войлочные шляпы суховей из-за Латиевой горы. Согласно движению воздушных масс, то одна, то другая из геометрически правильно расположенных улиц становится предпочтительной для перемещения народных масс, течение коих по мощеным тротуарам подчиняется в известном приближении тем же законам турбуленции и ламинарной гидродинамики, что и струи воды в фонтанах великого Города.

То тут, то там, словно на поверхности ванной, из которой вытащили пробку, образуются водовороты, к краям прибивает пену, и только какая-нибудь намыленная губка все так же величественно покачивается на поверхности воды, возомнив себя в непомерной гордыне кораблем, ведомым гордым Улиссом за Геркулесовы столбы.

Стоит заметить: как вне зависимости от цвета мыльной пены в ванне и того, льется в нее кипяток из крана или ледяная водица из душа, местоположение самой сточной воронки меняется несильно, так и завихрения в людском потоке на улице порой стабильнее направления течения самого потока. Пытливый взгляд сразу установит причину такого феномена: тут изо дня в день оборванная гадалка цепляет горожанок за полы паллиев, обещая нагадать богатого, молодого и с безупречной потенцией, там выбоина в мостовой вынуждает нести носилки кругом, вдоль ворот, где ворчит, напоминая об осторожности, злая собака. А вот там, где один людской ручей втекает в тяжеленные свинцовые дверцы, а другой вытекает с выражением глуповатой радости только что облапошенных продавцов собственной души, конечно же, располагается лавка менялы, этот безмолвный свидетель успешного межнационального товарооборота, того, что лучше любых призывов к братству и дружбе народов цементирует мир, сводя великую ненависть к здоровой конкуренции, а театры военных действий – к борьбе за рынки сбыта.

Носилки на плечах опытных в уличном движении кимвров плыли по людскому морю ровно и по наиболее рациональному пути, где надо – срезая углы, где надо – бесцеремонно расталкивая пешеходов, а где необходимо – тормозя, чтобы пропустить процессию конной стражи. Из компактного шелкового шатерчика наверху торчали только короткие толстые ноги в сандалиях, – казалось, пассажир в кабине мечтает лишь о том, как бы порулить да повыжимать сцепление, но вот беда, Даймлер и Бенц еще не родились.

Порядком обросший скинхед Саня шагал в ногу с носильщиками, радуясь, что его сюзерен не пользуется конным транспортом, ибо идти рядом со стременем – в этом есть что-то лакейское, в лучшем случае оруженосное, а от прозвища Санчо-Панчо Саня озверел еще в начальной школе. Так же получалось не холуйство, а что-то вроде беседы. Ну и ладно, что старшего собеседника несут, а младший наслаждается пешей прогулкой. Это полезно для здоровья, это вежливо, в конце концов – старикам везде у нас почет.

– Потом мы собирались в спортзале, – наморщив лоб, рассказывал Саня, – и это здорово было, сначала тренировка, часа два, и беседа. О том, зачем мы живем. Что такое судьба, что такое нация, что такое настоящий героизм. Тренировки настоящие, как в армии…

– Ага, – с традиционным участливым пониманием отозвался из шатра Феодор. – А говорилось там, что судьба народа в его самоопределении?

Саня уже не удивлялся. Он со все большим рвением пересказывал этому горбоносому торговцу петухами факты из своего прошлого, поражаясь тому, как этот пожилой римлянин неопределенной национальности угадывает тончайшие подробности жизни подростка с Ленинского проспекта. Феодор чуть ли не дословно пересказал ему, какими словами должен был ругаться его полупьяный папаша, стаскивая с себя для порки дерматиновый ремень производства фабрики им. Бебеля. А также в каких именно выражениях истеричная математичка предсказывала Сане колонию строжайшего режима для малолетних преступников. На отвешивание челюсти собеседника Феодор реагировал кратко, но решительно:

– Ни о чем не спрашиваю. Просто делюсь соображениями. Жизненный опыт подсказывает, что все в этом мире одинаково, независимо оттого, откуда ты прибыл в наш священный город, под благословенное око божественного Луллы.

Последнюю фразу транспортируемый в носилках богач произносил особенно громко и отчетливо. На передке паланкина располагалась небольшая клетка с черным бойцовым петухом, чтобы не возникало вопросов, кого и куда несут, а любой стражник имел возможность, вместо того чтобы устраивать проверку документов, воскликнуть: «Вале, Феодор!»

«Там, в горной вышине национальной духовности, – начал цитату Феодор, – истинный герой приобщается к вечности, там он друг орла…»

«…орла – этого символа всякого начала. Там ему открывается его истинная цель, непреходящая власть», – наизусть продолжил Саня, прикрыв глаза и едва не потеряв нить беседы, поскольку носилки повернули вправо, а он чуть не зашагал через перекресток. – Это мы уже газету издавали! Продавали у метро! Не знаю, право, как тебе объяснить, Феодор, что такое газета и метро…

– Какая разница? – пожал плечами под шелковым покровом Феодор. – Орел-то в любом случае символ всякого начала… Это наш, римский, орел.

– Да, в общем-то, не совсем, – возразил было Саня, но осекся, видя, что они уже у самой меняльной лавки. По опыту он знал, что умеющий рассчитать рабочий день по минутам и даже терциям Феодор подгадал и длительность беседы и сейчас последует важный, требующий осмысления вывод. В прошлый раз, например, римский богач с легкой грустью завершил вечер воспоминаний суждением: «Сдается мне, Александр, что папа твой женился не вовремя и не на той, на ком хотел бы, да и не по доброй воле». Слова эти возмутили бы Сашу, если бы днем раньше Феодор не сообщил ему уже совершенно непреложный факт, что в юности его папаша, видите ли, мечтал работать поваром в ресторане «Метрополь», а вместо этого поехал по комсомольской путевке тянуть рельсы через тайгу «что бы ни значили эти диковинные слова». Отсюда и комплексы.