Читать книгу "Клыки Судьбы - Владимир Михальчук"

– Что же ты делаешь, негодница?

– Ты ведь любишь меня?

– Да!

– Ты женишься на мне?

– ЧТО?!! Я еще не рехнулся! Я жить хочу!

– Сволочь…

Меня, как ни странно, будит детский крик. Еще находясь между полусном и полуявью, я начинаю вспоминать, что среди моих спутников не водятся дети. По крайней мере в этом столетии. Когда-то было дело - пришлось охранять сынка одного Черного властелина. Но парень-властелинчик уже тогда мог похвастать густыми усами подростка. А вот младенцев я еще не сопровождал.

Просыпаюсь и сладко потягиваюсь на чем-то очень мягком. С удивлением ощущаю, что все тело ноет. Кажется, недавно мне приходилось трансформироваться и много работать физически. Неужели во сне разминал усталые лапы? Странно, раньше за мной не водилось излишней привязанности к спорту.

Приподнимаюсь и отмечаю, что еще нахожусь в сновидении. Вокруг меня под слабым утренним ветерком колышутся нежные лепестки горных фиалок. Я на верхушке небольшого холма, обросшего густой травой. Он полого опускается вниз, в широкий котлован, который далеко прорезает округу, сколько хватает глаз. За холмом начинается лишенная растительности черная равнина. Ни единого деревца, даже не заметно и пятнышка мха на разбросанных повсюду камнях. Все внизу покрыто тонким слоем белесой массы. Не то порох, не то пепел.

Естественная дорожка котлована, проделанная магмой - это определяется по оплавленным краям - тянется к горизонту. Она окружает заостренный палец Пустой горы и бежит куда-то к далеким горным вершинам. Вероятно в древние времена внутри Пустой громады буйствовал действующий вулкан. Кипящая лава извернулась из верхушки, разломав скалу надвое. Слева, на склоне виднеется этот скол. Еще левее, если хорошенько присмотреться, можно увидеть большое нагромождение булыжников. Именно туда и отбросило кусок горы, когда произошло извержение.

В воздухе, перебивая навязчивое благоухание цветов, еще ощущается горьковатый привкус гари. Под дуновением ветра пепел слегка приподнимается над выжженной равниной и кружится, притворяясь обычным снежком.

Пустая гора невероятно высока. Даже отсюда, с нескольких километров, приходится хорошенько потрудиться и задрать голову, чтобы разглядеть заснеженную шапку. Будто указательный палец, гора упирается в небосвод.

– Трешка бы сказал, что это символ богов, - ворчу и отряхиваюсь от налипших на кожу травинок. - Сказал бы, что этот перст указывает на небо. Мол, глядите, жалкие смертные, - боги находятся там. А потом начал бы читать отрывки из Священного Расписания. Или, еще похуже, стал бы неистово долбиться челом о ближайшую каменюку.

– Что? - спрашивают меня сонным голосом.

Кажется, сейчас ко мне подкрадется обморок и треснет невидимым молотом по башке. Я чуть-чуть скашиваю глаза и с удивлением встречаюсь с заспанными глазенками Харишши.

– Ну ты и подлец, - говорит девушка. Она лежит посреди цветов в чем мать родила. А мать, надо отметить, родила некромантку совершенно нагой.

– А? - выдавливаю сквозь непослушные челюсти. Прикасаюсь пальцами к своему холодному бедру и понимаю, что тоже гол как тот соколоборотень из анекдота. Когда-нибудь расскажу, пусть только оправлюсь от удивления.

– Ты не хочешь на мне жениться! - заявляет девушка и хватает оброненную хламиду. Спустя несколько минут она уже одета и собирает свои пшеничные волосы в большой узел на затылке.

– Это когда было? - я, конечно же, все вспоминаю, но продолжаю играть в недоумка.

– На рассвете, - растерянно говорит Харишша. - Ты пристал ко мне на рассвете.

– Ничего я не приставал, - пытаюсь обороняться. Но в то же время понимаю, что безнадежно проиграл.

– Значит помнишь-таки, - улыбается девица и льнет ко мне.

– Ничего не помню, - бормочу. - Сейчас вот только оденусь и буду штурмовать свою бедную память. Во время бешеной скачки на костлявой лошади я нехило ударился головой.

У меня на лбу внушительных размеров шишка. Дотрагиваюсь к ней кончиками пальцев и шиплю от боли.

– Не помнишь? - у Харишши такой вид, будто бы из глаз внезапно брызнут слезы.

Мотаю головой и потихонечку влезаю в штаны. Стыд какой! Потерял одежду в боевой обстановке! А если бы варвары напали? Или эти дохлые друзья некромантки? Напали, а я не при параде. Нехорошо сражаться, размахивая на все стороны своим озябшим достоинством.

Девушка издает слабый всхлип и делает вид, что собирается уходить. Э, нет, моя красавица! Хват-майор - стрелянный воробейоборотень, такого не возьмешь ни голыми руками, ни голым бедром. И все же я делаю большую глупость, когда хватаю ее за локоть.

Фамильный демон мне под хвост! Будто бы не знаю, что это у женщин такой маневр: хлюпнуть носом и попытаться уйти. А дураку-мужчине потом оправдываться полдня, дарить цветы и бегать с ней по ресторанам.

Харишша пользуется моей секундной слабостью. Я не успеваю разжать пальцы, а она уже вновь прижимается ко мне всем телом. И, ясное дело, вовсю льет слезы в незастегнутый воротник моей рубашки.

– Дурак! Я тебе всю себя подарила… А он не помни-и-и-и-ит…

Вот оно как. Подарила, понимаешь! Я бы лучше назвал это "актом приема-передачи тела", временным актом, прошу ответить.

Но у женщин не все так просто. Они считают, если мужчина имел неосторожность расслабиться и раскрыть объятия, то это им, мужчинам, должен быть невероятный подарок. Подумаешь, кусок любви. Правда какой! Страстной, беззаветной и очень горячей…

У меня бегут мурашки по позвоночнику. Я уже стою одной ногой на краю пропасти и даже подумываю, чтобы наговорить ей глупых ласковых слов. Но тут вспоминаю последний наш диалог. Это же она меня под венец собирается тащить! Нетушки, лапонька. Хват-майор еще не настолько выжил из ума, чтобы размышлять над такими вещами. Вот исполнится мне лет за пятьсот, остепенюсь, и возьму ее себе в жены. Вместе с Клинной - древние валибурские законы не воспрещают. Хотя, в этом случае им тоже будет позволено завести себе еще по одному мужу.

Я прикидываю как будет смотреться этот кавардак из десятка мужей и жен в моем фамильном замке. Выглядит не слишком привлекательно. Особенно картина, где целая толпа галдит за моим излюбленным столом для завтрака. Нет, большая столовая не вынесет такого издевательства! Потому отвечаю:

– Прости, солнышко, но со времени боя с варварами я ничего не помню…

– Совсем ничего? - она поднимает заплаканные глаза. В них светится любовь, жалость и, как ни странно, ярость. Вот это я понимаю - настоящая дикая кошка. Раз уж отдалась кому-нибудь, то имеет право одновременно его любить, жалеть и ненавидеть. Эх, а там поди и когти в спину вонзить может…

– Совсем ничего. А что было?

Внезапно бледное личико Харишши заливает густой румянец. Она отпрыгивает от меня как заяц от питона. Оборачивается спиной и закрывает лицо руками.