Читать книгу "Пасынки Джихада - Лев Пучков"

В гостевой, или «кунацкой», было трое. Один еще жил и сообщал об этом истошными воплями. Вася добил его выстрелом в голову, я тем временем последовал за Петрушиным, который приставными шагами двигался по длиннющему коридору к соседней комнате.

Неожиданно Петрушин сильно прыгнул назад, сшибая меня свой могучей спиной на пол…

— Та-та-та!

…и тотчас над нами шарахнула оглушительная очередь.

— Тюк! Тюк! Тюк!

Пистолет в руках Петрушина три раза едва заметно скакнул, силуэт в конце коридора рухнул на пол.

— Чего разлегся — вперед!

Вперед, так вперед… Мы не успели добежать до конца коридора, когда в самом начале — в том месте, где коридор поворачивает на кухню, стена начала плеваться солидными кусками штукатурки, как будто какой-то взбесившийся шахтер с маху садил по ней киркой.

А с улицы, со стороны палисадника, раздавались мерные очереди пулеметов. Расторопные омоновцы чего-то там такое увидели и без спросу включились в работу.

Перемещаться в том направлении было нельзя, как, впрочем, и вообще ходить по коридору — мы прихватили Васю и ползком вернулись во двор.

Омоновцы стреляли, пока патроны не кончились, длилась вся эта благодать минуты полторы, не меньше!

А потом стало очень тихо…

Иванов связался с омоновцами (пока стреляли, они не отвечали — видимо, недосуг было) и попросил прекратить баловать. Те обещали — больше не будут.

Мы обошли дом, на женской половине обнаружили трех женщин и двух девчонок лет десяти-двенадцати. Одна девочка была ранена в руку по касательной — шальная пуля залетела. Женщины сами бинтовали ее, вопреки обыкновению, все делали молча, не вопили, только смотрели с тяжелой, почти осязаемой на ощупь ненавистью…

Из «гостей» Муратовых никто не ушел. Было их пятеро, и все умерли от естественных для моджахеда причин. Один, самый шустрый, попытался рвануть через окно кухни на параллельную, вот по нему как раз и долбили омоновцы. Разнесли — как тот старенький дуршлаг…

Затем началась обычная в таких случаях суета. Во дворе выл Султан, стоя на коленях перед растерзанным телом отца. Именно выл — надрывно, тонко, с такой болью, что аж в дрожь бросало.

Иванов кому-то звонил по своей мобиле. Наверное, рассказывал Власову, как это мы тут «на минутку заскочили кое-что уточнить».

Командир омоновцев торопливо разговаривал с кем-то по рации. Докладывал, отчего это тут получился такой шум. Скоро здесь будет полно народу и нам не дадут работать. Поэтому, пользуясь «оперативной паузой», следует кое-что сделать.

Я сходил к нашей пострадавшей «Ниве» (без бампера, без кожуха, радиатор чуть ли не всмятку — как не потек, одному механическому богу известно!), взял свою камеру и принялся снимать трупы. Лица крупным планом. Двое получились отвратно, гранатные осколки сильно подпортили физиономии.

Вася с Петрушиным деловито обыскали убитых, ножи, понятное дело, забрали себе, оружие выложили во дворе. У того, что пытался удрать через окно. Петрушин обнаружил простреленную в двух местах записную книжку, а в заднем кармане джинсов небольшой плотный конверт — целый и невредимый. В хорошем месте лежал, потому и не пострадал.

Записную книжку и конверт Петрушин отдал Иванову. Иванов слегка приободрился: в блокнотах этих товарищей порой бывают довольно интересные сведения, которые могут здорово пригодиться в работе. При условии, что их правильно расшифровать.

Книжка была пухлая, исписана от корки до корки, текст из-за прострелов частично фрагментирован — надо работать в стационаре.

А конверт мы вскрыли, достали оттуда листок и прочли несколько строк, что были на нем начертаны.

Ничего особенного: воинское звание в кратком варианте, фамилия, адрес и дата. Вот верхняя строчка: «п-к Руденко, г. Пятигорск, ул. Юбилейная, 5 ноября…»

Внизу — еще три фамилии. Все полковники, адрес почему-то общий, только квартиры разные… Видимо, живут в одном подъезде.

Да, и еще… Фамилия Руденко была перечеркнута красным фломастером. А рядом, видимо, для верности, стояла жирная красная галочка.

Фамилии остальных трех были чистые. И дата напротив них стояла другая, у всех одна и та же — шестое ноября.

— Твою мать, — тихо пробормотал Иванов, посмотрел на часы и озадаченно поскреб подбородок. — Вот же, мать твою… Ну и как нам теперь?

Эмоции полковника были мне понятны. Сегодня как раз шестое, до конца шестого ноября осталось три часа, а мы понятия не имеем, где наши загадочные дагестанцы… И сколько, вообще, таких групп, на которую мы только что напоролись, находятся в славном городе Пятигорске…

Глава 9

Диверсант

— Бункер получился — просто на загляденье.

— Точно. Если не знаешь, ни за что не заметишь…

Я уже говорил: укрытие в автомастерской Арсен соорудил на пять баллов. Как будто его где-то специально этому обучали. Шарип показал его мне, когда докладывал обстановку, но сейчас я специально обратил на это внимание.

Итак, по обстановке мы разобрались. Теперь самое время разобраться с пленными и нужно побыстрее отчаливать, пока город еще не проснулся.

Бойцы Шарипа отодвинули в сторону верстак, подняли плиту, обнажив черный зев выложенного кирпичом колодца. Наши даги смотрят на творение Арсена угрюмо, с тоскливой обреченностью. Не хотят в дыру. Они опытные, родились на Кавказе и знают: если сажают под землю, значит, будут держать долго. Судя по их взглядам, они бы не прочь опять в багажнике поваляться, только бы не лезть в это прекрасное укрытие.

— Сам делал, Арсен?

— Сам. Ну, помогали, конечно… Но в основном все сам.

— Сколько работаю, в первый раз вижу такое. Золотые руки у тебя, Арсен!

— Угу…

Арсен на похвалу не ведется. Изобразил подобие улыбки, но по-прежнему напряжен, всем своим видом показывает: вам здесь не рады, убирайтесь побыстрее!

Это неправильно. Никто не заставляет мою «связь» лобызать мне ноги, взрываться на городской площади или, паче того, добровольно класть ко мне в постель своих дочерей.

Но вот так себя вести он точно не должен. Как это «так»? А как ведет себя нормальный горец, когда к нему без спросу вламывается гяур, которого он по каким-то причинам не может убить или выгнать, и начинает распоряжаться, как у себя дома. То есть полный тихий саботаж на грани взрыва эмоций, который может обернуться чем угодно.

Кстати, к Шарипу он относится совсем по-другому.

Мне все равно, чем вызвано такое отношение: что они оба одной нации, а я другой, или просто из-за того, что я не вышел ростом и лицом. Некогда разбираться. Я поступлю проще: сейчас быстренько решу все наши проблемы и заодно воспитаю свою «связь»…

Руденко все это время как бы не в себе. Вид отсутствующий, взгляд какой-то рассеянный, блуждающий, постоянно трет глаза и трясет головой (хотя его никто по голове не бил). Такое впечатление, что ему кажется, будто он спит и видит сон. Скверный такой сон, как после обильного застолья с неумеренным возлиянием. Сейчас глаза протрет как следует, проснется, и все кончится…