Читать книгу "Острые предметы - Гиллиан Флинн"

– Откуда ты знаешь? – удивилась я.

Она мне нравилась все больше с каждой минутой. Умная девчонка – котелок варит что надо. Мне такое тоже говорили.

– Я знаю кучу того, что мне знать не положено, – ответила она, а я вприпрыжку побежала с ней рядом.

Действие экстази продолжалось – меня накрыло новой волной. При этом я хорошо понимала, что трезвой так бы себя не вела, но чувствовала такое счастье, что беспокоиться об этом не хотелось. Мои мышцы пели.

– Я, вообще-то, умнее многих наших учителей. Сдавала тест на интеллект, и он показал, что я могла бы учиться в десятом классе, но Адора считает, что мне надо быть среди ровесников. Ну и ладно. Все равно перейду в какой-нибудь старший класс. Когда уеду в Новую Англию.

Она произнесла это задумчиво, как человек, который знает регион только по фотографиям, как девочка, вынесшая из каталогов «Лиги плюща»[17], что «умные люди едут в Новую Англию». Впрочем, судить не берусь: я тоже никогда там не была.

– Мне надо отсюда уехать, – сказала Эмма с притворной усталостью избалованной домохозяйки. – Я здесь постоянно скучаю. Вот и набрасываюсь на людей. Знаю, что иногда веду себя… странно.

– Ты про секс говоришь? – Я остановилась: в ушах ухает, сердце танцует румбу.

В воздухе пахло ирисами, и мне казалось, я чувствую, как цветочный аромат проходит в легкие через нос, а потом проникает в кровь. Мои вены окрасятся в фиолетовый и запахнут цветами!

– Да нет, понимаешь, просто бросаюсь на кого-нибудь. Да ты это знаешь. Я знаю, что ты знаешь. – Она взяла меня за руку и подарила чистую, милую улыбку, гладя мне ладонь, и я подумала, что это, наверное, самая мягкая и нежная ручка, которая когда-либо ко мне прикасалась. На икре ноги вдруг вздохнуло: «дура».

– Как бросаешься?

Мы почти подошли к маминому дому, а действие наркотика достигло апогея. Мне казалось, что вместо волос по моим плечам струится теплая вода, и я покачивалась из стороны в сторону под неслышную музыку. Заметив раковину улитки на краю дороги, я устремила на нее взгляд.

– Ты сама это знаешь. Знаешь, как иногда хочется сделать больно.

Она произнесла это доверительным тоном рекламного агента, предлагающего «уникальный» шампунь против перхоти.

– От скуки и клаустрофобии есть лучшие средства, чем причинение боли, – сказала я. – Ты умная девочка и сама это знаешь.

Я почувствовала, как ее пальцы проникли под манжету моего рукава и щупают шрамы. Я не стала ее останавливать.

– Эмма, ты режешься?

– Я делаю больно! – завизжала она, закружилась и выбежала на улицу, откинув голову назад и покачивая разведенными в стороны руками, как лебедь крыльями. – Мне это нравится! – крикнула она. Ее голос эхом разнесся по улице, на углу которой стоял, как часовой, мамин дом.

Эмма крутилась, пока не упала на тротуар. Серебряный браслет соскочил с ее руки и покатился по дороге, виляя, как пьяный.

Я хотела поговорить с ней серьезно, по-взрослому, но экстази снова ударил мне в голову, и, вместо этого, я схватила ее, хохочущую, в охапку и поставила на ноги – ее локоть был разбит, по руке текла кровь. Мы, шатаясь и петляя, пошли к маминому дому. Лицо Эммы было растянуто в улыбке, обнажающей крупные блестящие зубы, и я подумала, что убийце они показались бы заманчивыми. Четыре кусочка белоснежной кости, передние – точно мозаичная плитка, такие ровные, что хоть в столешницу врезай.

– Как мне с тобой хорошо! – сквозь смех сказала Эмма, горячо дыша мне в лицо сладкими алкогольными парами. – Ты мне как лучшая подруга.

– Ты мне как сестра, – отозвалась я. Кощунство? Ну и ладно.

– Я люблю тебя! – крикнула Эмма.

Мы быстро кружились, у меня тряслись щеки, и было щекотно. Я смеялась, как дитя.

«Какое блаженство, мне никогда не было так хорошо», – подумала я.

Свет фонарей казался розовым, длинные волосы Эммы мягко касались моих плеч, на ее загорелом лице выделялись высокие скулы и светлые, крепкие яблочки на щеках. Мне захотелось их потрогать, я протянула руку, выпустив руку Эммы из своей, и, как только наш круг разомкнулся, мы на всей скорости полетели на землю.

Хрясь! Моя лодыжка хрустнула о бордюр, кровь брызнула и полилась по ноге. У Эммы на груди вздулись красные пузырьки – ободралась, пока летела по тротуару. Она посмотрела на свою грудь, подняла взгляд на меня – светло-голубые глаза сверкали огнем, – провела пальцами по кровавой паутине на груди, издала долгий пронзительный визг, а потом положила голову мне на колени, смеясь.

Она еще раз притронулась к груди – так, что на кончике пальца осталась плоская капля крови, и, прежде чем я успела возразить, вытерла ее мне о губы. Сладковатая, с привкусом железа – словно капля меда со стенки жестяной банки. Эмма подняла голову и погладила мое лицо; я не сопротивлялась.

– Я знаю, ты думаешь, что Адора любит меня больше, чем тебя, но это неправда, – сказала она. Как по сигналу, на веранде ее дома, стоящего выше на холме, зажегся свет.

– Будешь спать со мной, в моей комнате? – предложила Эмма, немного понизив голос.

Я представила, как мы лежим и шепчемся в ее постели под одеялом в горошек, а потом засыпаем в обнимку, но тут же поняла, что вижу рядом с собой не ее, а Мэриан. Бывало, она засыпала у меня под боком, сбежав со своей больничной койки. Свернется клубком, уткнувшись мне в живот, и дышит – хрипло, горячо. Утром я переносила ее к себе, пока не проснется мама. Какая глубокая драма происходила в моей душе те пять секунд, пока я несла ее по тихому дому мимо маминой комнаты, боясь, что дверь откроется, и все же почти на это надеясь. «Мама, она не больна!» – крикнула бы я ей, если бы она нас поймала. «Все в порядке, она встала с постели, потому что на самом деле здорова!» Только сейчас мне вспомнилось, как отчаянно, безоговорочно я тогда в это верила.

Впрочем, сейчас, благодаря наркотику, эти моменты вспоминались только как счастливые, и я перелистывала их в уме, как страницы детской книжки. Мэриан была вместо кролика, – верее, это был кролик, одетый как моя сестра. Я уже почти почувствовала ее мех, но тут очнулась и увидела, что это волосы Эммы, которые касаются моей ноги.

– Так что, пойдешь ко мне? – спросила она.

– Не сегодня, Эмма. Я смертельно устала и хочу спать в своей кровати.

Это было правдой. От экстази меня накрыло быстро и сильно, но теперь его действие начало проходить. Через десять минут я протрезвею, и не хотелось, чтобы Эмма была рядом, когда я вернусь в прежнее состояние.

– Тогда, можно, я переночую у тебя? – Она стояла в свете фонаря: джинсовая юбка, свисающая с бедренных косточек, рваная и перекошенная майка, возле губ пятно крови, в глазах мольба.