Читать книгу "Неуемный консорт - Юрий Иванович"

– Ты меня, конечно, извини, может, я совсем отупела на этой каторге, но никак не могу понять: ты меня разыгрываешь или тебе просто заняться нечем? Если это шутка, то она неуместна. Хотя настроение, должна признать, ты мне немножко поднял. А если вот заняться нечем, так сейчас прозвучит гудок и тебе придется трудиться, как муравью, до самого отбоя.

Роман одной рукой обнял жену, а второй стал перебирать ее волосы:

– А третий вариант ты даже рассматривать не хочешь?

– Что сегодня великий день?

– Нет. По поводу того, что начальник каторги – аферист, пройдоха и преступник.

– Ну, это ясно по умолчанию: любой чиновник королевства Пиклия – для нас преступник, жулик, казнокрад и прочее. Но не надо, романтичный ты мой, из этого открытия делать праздник и объявлять по этому делу выходной день.

На каторге дней, в которые разрешалось не работать и не сдавать палеппи, было не очень много: одно воскресенье в две недели, первый день нового года, день восшествия на престол Моуса Пелдорно и его же день рождения. Все остальные дни любой каторжанин должен был отметить одной найденной, а вернее, сданной оценщикам жемчужной перламутрицей.

Так что выходные тут, на Донышке, очень ценились. Можно не идти на построение перед завтраком, можно не видеть гнусных морд надсмотрщиков и препротивных, порой, своих товарищей по несчастью, вечером не надо отчитываться и можно даже вообще не выходить из своего жилого модуля, кроме как поесть в столовой.

– Была бы моя воля, сегодня бы устроил праздник, – заявил Бровер. – И назвал бы его «Днем откровения».

Его любимая женщина стоически вздохнула:

– Ладно… У нас осталось две минуты до подъема, давай, откровенничай.

– Вот смотри: как только появляется очередной передовик, что с ним происходит? Любого, кто начинает сдавать две палеппи в день, и это продолжается больше месяца, переводят на усиленное питание. Это – раз. Второе: через три месяца такой же работы каторжанину предоставляется модуль с улучшенными условиями проживания. Идем дальше. Год такого трудолюбия – это уже льготы и в иных сферах наших местных отношений. Такие работники получают статус «исправившихся трудом» и могут не являться на ежедневные построения. Вопреки всем правилам. Так?

Магдалена кивнула:

– Согласна, что это не по правилам, но барон здесь – царь и бог, и может творить все, что пожелает. Тем более, это способствует увеличению добычи ракушек.

– Ой ли?! А давай вспомним, многие ли удерживаются на этих самых улучшенных условиях проживания? И долго ли? Месяц, два, реже три, после чего растолстевший и обленившийся каторжанин уже не в силах давать две нормы – хоть он бы треснул от усилий. Следствие: он опять в общем строю. Конечно, это его, как правило, заставляет собраться и вновь вырваться в передовики. Но можно заметить, что во второй раз уже трудно добиться повышенных результатов, в третий – еще сложней. А тех, кто добился льготных условий проживания в четвертый и пятый раз, можно сосчитать на пальцах одной руки.

Тут загудел сигнал подъема, и оба встали и принялись умываться и одеваться, совершая давно привычные и отработанные движения. Но это не мешало Роману говорить:

– Рассуждаем дальше, о тех, кто рвет жилы ради досрочного освобождения. Эти – стоят несколько особняком, но, что более всего странно, их нарушения режима совершенно ненаказуемы. И вот здесь наш барон делает самую главную, по моему мнению, ошибку.

– Что выпускает этих преступников на свободу?

– Не в том, что выпускает, нет! А в том, что делает это слишком быстро. Прикинь, как бы на его месте поступали начальники в других исправительно-трудовых лагерях? Да они бы любое увеличение добычи обставили кучей дополнительных требований, почти невыполнимых. Каторжники бы бились из последних сил, умирали от недосыпания, недоедания, но добиться пересмотра дела, а то и скорой амнистии за отличную работу, не смогли бы. Нет, такие случаи, конечно, имели бы место, но именно для поощрения остальных, чтобы у тех не опускались руки. Почему же наш барон Кири настолько добр?

После построения и завтрака наступило время получения материалов и инструментов, и разговаривать было некогда. И только оказавшись на месте добыче и приступив к работе, продолжили разговор «праздничного» дня.

– Мне теперь представляется, что вышедших на свободу узников уничтожают, – сказала Магдалена. – А потом распространяют об их жизни слухи, хотя их уже нет в живых.

Бровер тихонько рассмеялся:

– Да нет, ты не права! Факты говорят о другом.

Да, факты говорили о другом. Многие попавшие сюда прекрасно знали о распорядке, способах добычи и как сделать две нормы. Значит, им на свободе рассказывали об этом. Кроме того, новички передавали старожилам привет со свободы от тех, кто вырвался отсюда и теперь здравствует. Ну и самое главное, что бывали рецидивы. Три каторжанина находились здесь по второму разу, а совсем недавно умер от старости этакий ветеран хо́док на Донышко, попавший сюда за прегрешения различной тяжести в третий раз.

– Хотя, возможно, некоторых и в самом деле убивают, – поправился Роман. – Может, вовсе не из-за того, что они здесь были, а может, по причине «он слишком много знал». Но это отдельные случаи, а не система. Разве что настораживает тот момент, что сюда ни разу не вернулись рекордсмены по добыче палеппи. А ведь такое даже на нашей памяти ожидалось два раза. Но один покончил с собой в следственном изоляторе еще до суда, а второй кандидат на повторное пребывание здесь умер от разрыва сердца сразу после суда. По моим соображениям, начальнику лагеря вновь пускать сюда рекордсменов не выгодно… О! Ты только посмотри!

Роман наткнулся на краешки сразу трех скрытых в спекшемся грунте палеппи, и ему стало не до разговоров. Что смог – очистил сам, а потом настала очередь Магдалены. Окончательную очистку и выемку ракушек из наслоений в подобных семейных парах проводила именно женщина. Все-таки эта работа требовала большей деликатности, кропотливости и выдержки. Хотя и некоторые мужчины умели очищать сказочные находки не хуже, чем женщины.

Ракушки еще следовало вынуть, окончательно очистить, потом завершить процесс химической обработки, но тут проблем не предвиделось. А это означало, что остаток рабочего дня, да и добрую половину завтрашнего они могут потратить на то, чтобы продолжить исследование старых, заброшенных или частично заваленных штолен. Норму они давали, а к большему не стремились, порой даже припрятывая добытые излишки на последующие дни.

Когда уже работали в своей полевой лаборатории, Роман продолжил разговор:

– Задам еще один вопрос: может ли каждый каторжанин давать две нормы? Особенно если эту двойную норму узаконить?

Магдалена чуть подумала и кивнула:

– Наверное, может. Куда ему деваться?

– Давай копать дальше. Кому в первую очередь выгодно существующее положение? Только каторжанам, которые не желают сильно горбатиться и уже смирились со своими сроками или с пожизненным заточением. И мы понимаем, что их мнение учитывалось бы в последнюю очередь. Идем дальше. И мастера, и стражники – люди здесь временные и вряд ли дойдут до того, до чего додумался я. Для этого здесь следует пожить несколько лет. Установленный порядок вещей кажется им единственно верным. Передовики? Им тем более не надо распинаться на каждом углу, что стань они начальниками Донышка – королевство сразу получит двойное количество жемчужных перламутриц. Они ведь тоже не все соображают, а слишком умные будут молчать как рыбы. Ну а кто много болтает, того упокоят быстро и тихо…