Читать книгу "Аврора - Жюльетта Бенцони"

— Потому что я сама его видела! Видела собственными глазами, проникнув в Лайне-Шлосс и спрятавшись среди слуг во время пира в честь герцога Гессен-Кассельского. А теперь отпустите меня, вы делаете мне больно!

Возможно, он ее слышал, но понял ее мольбу по-своему. Она была так близко, что он не устоял перед очарованием ее глаз — двух лазоревых омутов, в которых сверкали молнии ярости, пленился необыкновенным оттенком ее лица, розовым цветом губ, головокружительным запахом ее духов. Он перестал держать ее за руки, но только для того, чтобы заключить ее в объятия, такие крепкие, что она вскрикнула. Как ни старалась Аврора оттолкнуть курфюрста, он заглушил ее протесты жадным и требовательным поцелуем, грубым, но полным сладости. Она пыталась вырваться, упираясь ему в грудь обеими руками, но это было равносильно попыткам оттолкнуть несокрушимую стену. Аврора была бессильна против этого великана, впившегося в ее рот и перекрывшего ей дыхание. Он уже оторвал ее от пола и прижал к двери, до которой она не успела добраться сама. В следующую секунду до нее дошло, что сейчас он возьмет ее силой вот так, стоя: он уже задирал ей юбки и, касаясь ее кожи, урчал от наслаждения и пытался добраться до самого укромного уголка ее естества. В отчаянии она впилась ногтями в лицо этого хищника, вознамерившегося ее растерзать.

— За кого вы меня принимаете? — вскрикнула Аврора.

Боль заставила его ослабить хватку, и она, воспользовавшись этим, оттолкнула хищника. Он потерял равновесие и чуть не упал. Не дожидаясь, когда он опомнится, девушка шмыгнула за дверь и бегом устремилась к лестнице, пытаясь унять бешеное сердцебиение.

Выскочив во двор, она с облегчением увидела там свою карету. Готтлиб стоял неподалеку, беседуя с двумя конюхами.

— Домой! — крикнула она ему, запрыгивая в карету. Поняв, что сейчас медлить не стоит, Готтлиб уселся на козлы и хлестнул коней. Пять минут скачки—и вот уже Аврора в своей комнате перед испуганной Ульрикой. Обогнув ее, она рухнула на кровать и разрыдалась.

Старая кормилица с полминуты наблюдала за ней, потом уселась рядом, не прикасаясь к девушке, и смиренно сложила руки на коленях. Она сидела так долго, ничего не говоря, пока у Авроры не иссякли силы. Только когда всхлипы стихли, кормилица погладила ее по растрепанной голове.

— Это из-за принца? — спросила она шепотом. Ответ последовал далеко не сразу.

— Откуда ты знаешь?

— Тут любая догадалась бы. Такая уж у него репутация: он не может пропустить ни одной девушки, не возжелав ее. Вот и до вас добрался!

Аврора оторвала от подушки распухшее от слез лицо, и Ульрика увидела в ее глазах негодование.

— Что за грубиян! Просто сатир какой-то! Я умоляю его найти Филиппа, а ему нужно только одно: мое тело! Будто я публичная девка! Собирай мои вещи!

— Куда теперь?

— В Гамбург, куда же еще! Хотя нет, лучше в Целле, к подруге. Там я, возможно, узнаю новости...

— О ком?

— Лучше делай что тебе приказано! Немедленно собери вещи! А я тем временем предупрежу сестру.

Она встала и расправила юбки. Из зеркала над камином на нее смотрело всклокоченное существо с пылающим, изуродованным слезами лицом. Слезы все еще катились, но глаза уже метали молнии.

Ульрика с трудом поднялась, завела руки за спину, превозмогая боль в нездоровых суставах, и сказала, кривя от волнения рот:

— Вы совершаете ошибку. Во-первых, вы поставите в трудное положение своих родных, а во-вторых, позвольте вам напомнить, что Кенигсмарки никогда не спасались от врага бегством.

— Возможно, но если я останусь здесь, он бросит меня в темницу. Представляешь, мне пришлось расцарапать ему лицо, чтобы он меня отпустил!

— За такое — в темницу? Не преувеличивайте, мой ангел! Такая тигрица для него намного желанней, уж поверьте мне! Останьтесь и напишите ему. С пером в руке вы способны на подвиги. Изящное письмо благородной дамы, оскорбленной, но миролюбивой, лучше всего вразумит его, и он поймет, что он не на ту напал!

Аврора поразмыслила и мало-помалу успокоилась. Она вымыла руки и лицо, особенно потрудившись над набрякшими от плача, горящими веками. Потом села за бюро, вооружилась пером, проверила, хорошо ли оно заточено, немного посидела над чистым листом бумаги, собираясь с мыслями, и застрочила:

«Ваше высочество, по пути в ваши владения я тешила себя надеждой на ваше великодушие и не могла подумать, что вы заставите меня краснеть. Очень прошу вас впредь воздержаться от речей и действий, которые могут только ослабить мою признательность и мое высокое к вам уважение...»[7]

Закончив, она поставила подпись, присыпала текст песком и запечатала письмо. Она уже чувствовала себя получше, но «нападение» Фридриха Августа вызвало у нее слишком сильное потрясение, чтобы не потерять желание участвовать в обычной жизни дома, не говоря уж о трапезах. Лучше было поспать. Она доверила заботу об отправке письма Ульрике, а сама разделась и улеглась в постель, попросив, чтобы ее не беспокоили: единственным средством от внезапно разразившейся чудовищной головной боли был сон. Она честно пыталась уснуть, но ведь ни для кого не секрет, что стоит захотеть забыться во сне, как рассудок, озабоченный тем или иным затруднением, устраивает бунт. Поэтому, когда Амалия, чуть слышно постучавшись, просунула в дверь голову, Авроре оставалось только притвориться спящей. Этим она добилась покоя на остаток дня и на всю ночь.

Минул еще день, еще одна ночь, и Авроре все-таки пришлось предстать перед сестрой при свете дня и объяснять, что ей все еще нездоровится. Она попросила Амалию извиниться за нее перед вдовствующей курфюрстиной, которая хватилась ее уже накануне и, возможно, справлялась, что стряслось. Хотя до нее могли дойти слухи о ее бегстве, и тогда ей все должно было быть ясно без всяких расспросов.

Верным оказалось второе предположение. Днем, когда Амалия отлучилась к обивщику мебели, Аврору навестила Елизавета фон Менкен. Видя, как та сияет, Аврора не стала томить ее в четырех стенах и повела для беседы в парк. Женщина пребывала в приподнятом настроении и, дождавшись, пока подруга усядется на каменную скамью в тени граба, не сдержала смеха.

— Что у вас за вид, моя милая? Вам нехорошо? Подождите, я сама догадаюсь... Если судить по знатной отметине, оставленной вами на лице нашего государя, то... Оскорбленное достоинство?

— Откуда вы знаете?

— Загадка не из трудных. Вы не скрываете правду, а дворцовым котам до лица государя не допрыгнуть. К тому же мы живем на сквозняках, которые мигом разносят любой слух. А тут не сквозняк, а настоящий ураган!

— Сжальтесь, не надо насмешек! Мне и так... совсем худо.

— И напрасно! Вы — героиня дня, наша государыня так и говорит. Что до жены вашей жертвы, то, как мне доложили, она проливала слезы благодарности, узнав о вашем подвиге. Вот Божье создание! Наш султан бросает ей платок, а она утирает им его лоб... Восхитительно!