Читать книгу "Жиган и бывший мент - Сергей Зверев"

Глеб Абрамович уже протянул руку к звонку, но вдруг заметил, что конверт вскрыт. Это означало, что секретарь с письмом ознакомился и счел его содержание достойным внимания своего шефа. На тупость своего секретаря Белоцерковский не имел никаких оснований жаловаться. Ясно было, что письмо адресовано лично Глебу Абрамовичу…

С первых строк ему показалось, что это какой-то бред сумасшедшего. Но чем дальше он читал, тем больше сомневался, что писал это безумец. Слишком продуманным было это безумие, слишком много автору письма было известно такого, о чем знал один ГБ.

"Уважаемый Глеб Абрамович! — было написано на обыкновенном тетрадном листе. — Я мог бы потребовать у вас денег, но считаю, что деньги нужно заработать, а не просто отнять у другого. Поэтому ни о каких деньгах речи у нас с вами идти не будет.

У вас находится одна вещь, которую мне подарил, находясь при смерти, известный вам Витольд Мошнаускас. Подарил, но передать не успел, и она попала к вам. А вы, Глеб Абрамович, воспользовались этой вещью недобросовестно. Речь идет о кассете с записью, содержание которой вам хорошо известно. В этом нет сомнений, иначе вы не стали бы покупать акции «Демократического банка» — не такой уж вы клинический идиот, верно?

Очень серьезно вас предупреждаю: уничтожать кассету вы не должны ни в коем случае. Иначе… Иначе мне придется очень сильно осложнить вашу жизнь. Вы же не хотите бояться каждого куста, а, Глеб Абрамович?

Неужели вы думаете, что ваши деньги гарантируют вам неуязвимость?

Нет, я не верю, что вы можете быть столь наивны! Ваши деньги гарантируют вам только пышные похороны. Впрочем, и в этом нельзя быть уверенным. Вон Генрих Львович уж на что богатый был человек, а какие у него похороны случились? Срам, да и только!

Ну, достаточно болтовни! Давайте перейдем к делу. Я думаю, лучшим решением для вас будет взять эту самую кассету и пойти погулять по Сокольникам в полном одиночестве. Так и мне меньше возни с вашей охраной будет, и вам спокойнее, а то ненароком и зацепить могут.

Ах, да… Вы же не верите в серьезность моих намерений! Мне нужно еще доказать вам, что я человек, с которым можно иметь дело и лучше всего разговаривать вежливо и конструктивно. Вот незадача-то! Как же вас убедить-то? Какими весомыми аргументами?

Давайте сделаем вот что: вы предупредите своего.., ну, я не знаю, как вы его называете.., короче, человека, который занял место Мошнаускаса, — «главного головореза» или там «руководителя спецслужбы» — Юру Зверева, что я его в ближайшие дни убью.

Пусть бережется, хотя смею вас уверить, ему это не поможет. Не хотелось бы об него руки марать, да ваша несговорчивость заставляет.

Глеб Абрамович, а ведь когда вы узнаете, что он убит, как я вас и предупреждал, вы совсем по-другому будете обо мне думать…

С надеждой на взаимопонимание, ваш, не могу написать «друг», но пока и не враг".

Вот такое письмецо… Белоцерковского даже пот прошиб, когда он читал о Воловике и о Звереве. Откуда этой сволочи известно?! Ведь о кассете вообще ни одна живая душа не знает! Как только выяснилось, что Мошнаускас убит, все содержимое его сейфа тотчас было доставлено Белоцерковскому, в том числе и эта кассета.

И вот, оказывается, кто-то о ней знает.

За каким чертом кому-то понадобилась эта кассета? Кому она вообще может быть нужна? Ведь кому-то она нужна?

Глеб Абрамович вскочил со своего кресла и пробежался по кабинету. Делая второй круг, он вдруг остановился и хлопнул себя ладонью по лысине.

Ну конечно! Кому еще нужна эта кассета, как не наследнице Воловика, его до мозга костей развратной вдовушке? Генрих вовремя догадался отправить свою скандально популярную супругу в Италию и держать ее там, не пуская в Москву. Она же до сих пор находится в дурацком подвешенном состоянии, не имея возможности вступить в права наследства.

И это очень хорошо. Пока они рассматривают виноград, который достать не могут, Белоцерковский потихоньку приберет к рукам многое из того, что осталось без присмотра после исчезновения Генриха Львовича. Да какого там исчезновения, после смерти!

Уж ему-то это отлично известно. Он не раз просматривал кассету, пытаясь понять, нет ли тут какого-нибудь подвоха, не фальсификация ли это.

А кассета ему и самому нужна будет.

Когда придет время устраивать разборки между акционерами воловиковских банков, он в нужный момент обнародует эту кассету. И тогда решающий голос будет у него.

Но пока этого делать не следует, еще слишком рано.

Надо еще скупить все пакеты акций, которые остались без присмотра, без хозяйского глаза. Их владельцы уже начали забывать о Генрихе Львовиче Воловике и почувствовали самостоятельность. Теперь они готовы продавать без оглядки на «хозяина», поскольку хозяина нет и не предвидится.

А цену Глеб Абрамович Белоцерковский умеет давать хорошую, соблазнительную цену.

Однозначно: с кассетой он ни за что не расстанется! Это его тайное стратегическое оружие в борьбе за оставшееся без присмотра наследство Генриха Воловика.

Отдать ее какому-то сумасшедшему?..

Разве он, Глеб, похож на идиота?

Да… Но автор письма недвусмысленно угрожает. Ему угрожает, самому ГБ!

Вздор! Это же наверняка писала жена, вернее, вдова Воловика. Каких ждать от нее серьезных угроз? На пушку берут, только и всего. У Генриха, кажется, был еще и сын, но, говорят, недавно его нашли убитым. Там какая-то темная история с этим сыном…

Впрочем, надо принять меры предосторожности. Надо и в самом деле вызвать Зверева. Но не затем, чтобы предупредить его о возможном покушении на его жизнь.

Пусть найдет этих обнаглевших до последней степени наследничков и разберется с ними.

Это не слишком сложное поручение, если учесть, что Звереву приходилось заниматься делами и посложнее. Правда, под руководством Мошнаускаса, но и сам он не лыком шит, надо думать. Пусть займется.

Глеб Абрамович решительно снял телефонную трубку и набрал номер охранного агентства «Цербер».

Макеев точно вычислил реакцию Белоцерковского на письмо, которое они сочиняли вместе с Панфиловым. Константин шутил, что они похожи на персонажей известной картины Репина, сочинявших послание турецкому султану. Макеев злился и принимался убеждать, что это очень серьезное дело, что Белоцерковский — очень серьезный противник, что, если они будут разводить хиханьки и хаханьки, у них вообще ни хрена не получится!

Константин хмурился и мрачно заявлял, что он и сам очень серьезный противник.

— Ты, наверное, не понимаешь, с кем мы связались! — горячился Макеев. — У него же столько охраны, что нам нужно роту, чтобы сквозь нее пробиться!

— «Роту! Роту!» Что ты заладил, как попугай? — возражал Константин. — Мы же не армейскую операцию планируем. На хрен нам рота? Двух человек вполне хватит.