Читать книгу "Золотое пепелище - Валерий Георгиевич Шарапов"

помимо Перышкина, сообщники, то факт поисков подельника станет известным, что стратегически совершенно невыгодно.

И снова влез с новостями воодушевленный Лапин:

– М-макар И-иванович, я на всякий случай в регистрации несчастных случаев справился.

– Ну, ну? – подбодрил Филатов.

– Так вот, в районе Большого Устьинского моста с проходящей баржи обнаружили труп. Мужчина, примерно под тридцать лет, при нем – документы на имя Козырева Романа Акимовича…

Учитывая особенности речи Лапина, все это он прямо-таки выпалил.

– Даже не знаю, этично ли радоваться этому, – признался Филатов. – В морге что-то выяснилось? Признаки насильственной смерти?

– Н-нет, М-макар Иванович.

– Доставь-ка мне изъятые документы, – распорядился полковник.

…К тому времени, как Дементьев сдал свою добычу под стражу, Макар Иванович изучил уже документы самоубийцы, равно как и данные из адресного бюро. Биография Козырева была чиста, как первый снег: окончил восьмилетку, учился, работал, посылал деньги только родителям, женат не был, алиментных обязательств не имел.

К слову, и участковый охарактеризовал погибшего наилучшим образом: тихий, скромный, сомнительных знакомств не водил, конфликтов не затевал, жалоб от соседей на него никогда не было, равно как и от него на соседей.

По всем раскладам – честнейший, чистейший человек, как на ладони. Тогда зачем же в Москву-реку? Да еще имея при себе паспорт, авиабилет в Тбилиси и сберкнижку на предъявителя на немалую сумму. Текст посмертной записки восстановили без труда, он был написан фломастером и почти не потек: «Я добровольно. Прошу никого не винить».

«Что ж, терминология сомнений не вызывает, – размышлял Филатов, – написано ровно, аккуратно; удивительно, что нет ни признака того, что человек нервничает. Приходилось видеть записки самоубийц: как правило, буквы пляшут, строчки неровные, даже если человек при жизни отличался каллиграфическим почерком. Интересно также, что нет никаких признаков того, что бумага лежала на неровной поверхности, на весу. Скажем, на колене, на скамейке, на парапете моста… что, неужели заранее написал дома записочку, потом с Безбожного прошелся до Устьинского моста. Не оставил в комнате, что было бы логично, а взял с собой и паспорт, и билет, и сберкнижку, и записку, и аккуратно утопился… Без всяких на то оснований».

* * *

Группа Дементьева, прибыв на Петровку и сдав свою «добычу», явилась в кабинет руководства. Полковник Филатов кратко, без сантиментов изложил главное.

– Кисло, – совершенно по-человечески, не по-капитански отреагировал Дементьев. Вдохновение, образовавшееся в связи с задержанием одного из несомненных исполнителей, прошло.

– Согласен, Вадим Юрьевич, хотя можно было бы выразиться корректнее. Жду предложений.

– С конкретными предложениями прямо сейчас туговато, – чрезвычайно вежливо признал Вадим, – хотя, знаете ли…

Полковник поднял палец, капитан немедленно закрыл рот, хотя по одному поводу все-таки открыл:

– Предполагалось очную ставку с Перышкиным устроить, а так он может и в отказ пойти.

Полковник констатировал очевидное:

– Придется без нее. Проявите смекалку.

…Смекалку проявлять не стали, прямо сообщили новость Перышкину.

Реакция его была странной: сразу стих, сник и приобрел странный вид – не то что потерянный или растерянный, скорее смиренный. И, подумав, начал так:

– Вот оно что… Я-то думал, он свалил, но раз так… теперь можете не пугать.

– Даже так? – не выдержав, влез Генка.

– Именно, – вяло подтвердил Перышкин, – теперь никакой нет разницы. Что воля, что неволя: не посадите – так на воле зарежут, посадите – прикончат там.

– Откуда такая безысходность, уверенность? – спросил Дементьев.

– Чего же мне ошибаться? – спокойно отозвался Олег. – Парня чистого напрасно втравил в дело – и снова моя вина. Но я вам так скажу, Вадим Юрьевич: вы правы, не одни мы работали.

– Наводчик? – спросил Гоманов.

Перышкин отозвался миролюбиво, даже устало:

– Как хотите назовите, пусть наводчик. Но такого уровня, что даже вас бояться не будет…

Через какое-то время явился вызванный по назначению адвокат, и после переговоров с ним товарищ Перышкин занял твердую позицию: да, шли вместе с Козыревым, проникли на дачу в поисках ценностей под видом электриков. Однако он, Перышкин, убивать не собирался, поскольку по своей тонкой психологической организации не предрасположен к душегубству. А все Козырев. Он по каким-то своим причинам, или не желая оставлять свидетелей, решился на убийство. Наверняка потому и с собой покончил, не выдержав мук совести.

– Козырев, значит, женщин душил? А как же свидетельства соседей, сослуживцев? – спросил Гоманов. – Что, мол, спокойный, тихий, к срывам несклонный – и вдруг с удавкой.

– Вот заранее бы знать, кто к чему склонен во всех ситуациях – то, глядишь, и угрозыск не был бы нужен, – заметил Дементьев. – Допустим, в нормальной, повседневной жизни – паинька, а чуть зайдет речь о сохранности собственной шкуры… на практике сплошь и рядом бывает.

– И, конечно, раскаявшись, душегуб сигает с моста, – пробормотал Саша, – чистый мотив самоубийства, и концы в воду.

– Нормально придумано: валит, как на покойника, – одобрил Гоманов. – А вот то, что у нас подтвержденный душитель только один – это просто так, веселые картинки?

– Не горячись, – посоветовал Вадим Юрьич, – тем более что по этому факту, смерти в ИТЛ, документальных подтверждений, строго говоря, никаких.

– То есть то, что Перышкин совершил убийство в ИТЛ, – не более чем ваши смешные фантазии? – продолжал придираться Генка. – А то, что он при нас совершил попытку убийства, причем именно с удавкой?

Дементьев ничуть не обиделся, скорее удивился:

– Вы, товарищ Гоманов, интересно рассуждаете. Мы лица заинтересованные, на что не постесняется указать адвокат. К тому же, как вы понимаете, придраться к оформлению – раз плюнуть. Что до убийства в ИТЛ – и факт имел место быть, и подтвержден документально, и мое внутреннее убеждение, что несчастного недоразвитого Кучина убил именно чистоплюй Перышкин. Но, как вы должны помнить, товарищ старший лейтенант, само по себе внутреннее убеждение следователя, сколь бы сильным оно ни было, доказательством не является. Задача следователя – не только самому познать истину, но и доказать ее, причем не «мамой клянусь», а процессуальными средствами.

– Ну так кто мешает доказать? – пробормотал Гоманов.

– То, что именно сейчас у меня есть куда более важные задачи, – разъяснил Дементьев.

– Сроки истекают? – не сдержавшись,