Читать книгу "Молчание Сабрины 2 - Владимир Торин"

– спросил Бульдог Джим.

– Подумать только, – хмыкнула мадам Бджи, – он даже ни разу не попытался залезть своими грязными пальцами в мой котел! Ты, часом не заболел, Проныра?

– Да, у меня… – начал бывший адвокат, – уж простите за откровенность, но сугубо желая развеять любые подозрения всех собравшихся за столом…

– Колики? – вставил Гуффин.

– Д-да, колики.

– Просто пандемия какая-то… – пробормотал Брекенбок с набитым ртом. – Сперва Манера Улыбаться – слишком, видите ли, раздосадован своим дырявым зубом, чтобы завтракать, затем Заплата решает себя наказать, теперь вот у Проныры колики. Знаете, что я думаю?..

Гуффин замер. Заплата, напротив, затрясся всем телом, а Проныра лихорадочно заморгал.

Остальные жадно поглощали завтрак.

Брекенбок расхохотался и сунул ложку в рот.

– Я думаю, что мадам Бджи всех запугала, и скоро все будут бояться есть ее стряпню.

– Ах так? – взвилась кухарка. – Значит, это я виновата?

– А оно должно скрипеть на зубах, мадам Бджи? – справился Талли Брекенбок и демонстративно захрустел чем-то во рту. Может зубами, может, ехидством.

– Это не моя стряпня у вас скрипит, сэр! – гневно ответила мадам, делая вид, что не услышала скрипа и не почувствовала песчинок на собственных зубах. – Вероятно, что-то с вашим ртом стряслось! Вы слишком много сладкого едите! Это вредно для психики. Вот и мерещится вам незнамо что. К тому же, это рецепт такой – здесь и должно скрипеть! – она замолкла, выдохшись, но тут же добавила: – Если скрипит.

– Ладно вам злиться, – сменил гнев на милость Брекенбок. – Несмотря на то, что вы снова мыли эти овощи, вероятно в грязной луже, а ту крысу-переростка, из которой оно все сварено, и вовсе не удосужились помыть, похлебка вышла довольно сносной. Некоторые приправы, правда… – он вдруг замолчал. Как будто споткнулся на ходу. – Некоторые приправы…

– Что? – спросила кухарка. – Приправы? Вам снова что-то не… нравится?..

Ее голова опустилась на стол. Но не мягко и плавно, а с грохотом. Рядом уже лежали Бенджи и Бонти. Бульдог Джим и вовсе сполз со своих чемоданов на землю.

Сам же Брекенбок еще отчаянно пытался доесть свой суп. Он будто не замечал, что голоса вокруг него затихают один за другим, что мадам Бджи, с которой он вел беседу, ему уже не отвечает. Хозяин балагана сопротивлялся, как мог. Почему-то сейчас ему это казалось неимоверно важным. Не закрыть глаза. Продолжать есть. И говорить. Почему-то ему казалось, что когда он прекратит это делать, его попросту не станет.

Но и он не мог долго сопротивляться «приправам» в супе мадам Бджи. Его речь становилась все более запутанной и рваной, а глаза слипались. Слюна, выступившая на черных, нарисованных гримом, губах больше походила на пену. И вот, в какой-то момент, которого глядящая на всю разворачивающуюся за столом драму кукла Сабрина ждала с ужасом, голова Талли Брекенбока безвольно опустилась на стол рядом с тарелкой. Из руки выпала ложка, а изо рта вылилась непроголоченная похлебка.

Манера Улыбаться осторожно, словно боясь обжечься или быть укушенным, взялся за один из хвостов колпака Талли Брекенбока, затем, когда хозяин балагана на это никак не отреагировал, приподнял его голову. Брекенбок определенно не притворялся…

Гуффин улыбнулся.

Заплата с Пронырой в ужасе глядели на лежащих вповалку и застывших без движения бывших друзей, соседей, единственных близких в их жизни людей. Оба уже успели как следует пожалеть о своем участии во всем произошедшем.

– Готово, – сказал Гуффин и встал из-за стола. – Брекенбок мертв.

***

Дамский фургончик тонул в темноте – плотно задернутая штора на окошке закрывала то, что творилось сейчас в переулке, дверь была заперта.

В темноте раздавался плач.

– Что же я наделала? Что я наделала-а-а…

Мадам Шмыга плакала, вытирая слезы о подол платья, что было не так уж и просто сделать, учитывая веревки, которым были связаны ее запястья. Она сидела на полу, и ее всю трясло. На этот раз по-настоящему.

Рядом сидела Сабрина.

Если гадалке Гуффин и его прихвостни связали лишь руки и ноги, то с куклой они расстарались как следует: замотали ее всю шнуром от театрального занавеса, разве что кляп в рот не засунули. После чего притащили куклу в дамский фургончик, где усадили дожидаться, пока «Не подойдет черед настоящего веселья». Что такое это «настоящее веселье», Манера Улыбаться не стал пояснять, но Сабрина предположила, что ничего веселого в том, что грядет, нет.

«Избавившись от плакс», Гуффин велел Проныре и Заплате расставлять стулья у сцены рядами, а сам отправился спать. Желание шута как можно скорее нырнуть под одеяло было понятным – зевал он так сильно, что казалось, его рот вот-вот расползется по швам, как маленькая наволочка, которую пытаются натянуть на слишком большую для нее подушку.

Мертвецы остались сидеть (или вернее, лежать) под кухонным навесом. Пока что нового хозяина балагана они не заботили.

Вот так и вышло, что Сабрина и мадам Шмыга оказались вместе.

Глядя на плачущую гадалку, Сабрина поймала себя на том, что не понимает, как ей относиться к этой женщине. Как к подруге по несчастью? Как к пособнице злодея Гуффина, от которой тот избавился за ненадобностью? Или же как к шпиону, подосланному к кукле, чтобы выяснить, что она такое знает и что планирует делать?

«Может быть, – подумала она, – мадам Шмыга сейчас прикидывается, а на самом деле она – мой тайный тюремщик? Пытается заручиться моим доверием, чтобы потом предать и выслужиться перед злобным шутом?»

Сабрина слышала, как хлопнула дверь (предположительно) полосатого фургончика. Снаружи раздавались ругательства и споры Заплаты и Проныры. Они не могли решить, с какого края начинать расставлять стулья.

– Что же я наделала? – осипшим от рыданий голосом продолжала произносить одну и ту же фразу гадалка, словно позабыла все остальные слова. От слез намокло не только ее платье, но даже волосы, да и вообще мадам Шмыга была так безутешна, что кукле стало ее жаль. Несмотря на подозрения.

«Вспомни! – одернула себя Сабрина. – Бульдог Джим тоже казался очень хорошим. И что из этого вышло? Не жалей ее, она во всем